В наказание мне и в назидание за предательство на светлой японской пианоле, электронной и бездушной, которую Саша купил мне «взамен», стоит сохранённая мне «на память», вырезанная моими жестокими детьми из пианино надпись белыми буквами по чёрному лаку – «Красный Октябрь»…

Есть ли жизнь в полярную ночь?

В первый класс я пошла в Москве. Смутно помню это «первый раз в первый класс», то есть 1 сентября. Были, конечно, и коричневое школьное платье с белыми воротничком и манжетами, и белый фартук, и белые банты в косах, и букет цветов в руках, и портфель с тетрадками и учебниками… Мама вела меня за руку – школа находилась в конце Вятской улицы, почти у Савёловского вокзала…

Помню линейку, когда десятиклассники (среди них был младший сын Свешниковых – Андрей, невысокий, но очень красивый юноша) приветствовали первоклашек, и Андрей даже нёс меня на плечах с колокольчиком в руке…

На этом мои воспоминания о московской школе заканчиваются – больше ничего не помню: ни класса, в котором училась, ни соучеников, ни «учительницу первую мою»… Видимо, потому что ярких событий не происходило, а училась там я совсем мало – мы на шесть лет переехали в Мурманск…

Первый приезд в Мурманск – пробный, но всей семьёй, – мы совершили весной того же года, то есть когда я ещё не ходила в школу, а Ирка ещё просто не ходила – ей было месяцев 8–9. Тот приезд я очень ярко помню…

Квартиру отцу, который работал заместителем начальника Мурманского пароходства, тогда ещё не дали, и мы поселились в Доме моряка – такой абсолютно типичной советской гостинице – в двухкомнатном люксе: большая кровать в нише за пологом, диваны, столы, шкафы, стулья – ничего особенного…

Но мне это временное жильё после московской комнаты казалось хоромами: никаких печек с дровами – центральное отопление и раскалённые, как всегда на Севере, батареи! А главное – санузел с фаянсовым унитазом и огромной чугунной эмалированной ванной, которая – о чудо! – заполнялась горячей водой!!! Правда, вода была абсолютно ржавая…

Но это уже такие мелочи жизни!!!.. Как же я радовалась, залезая в эту почти коричневую воду, в которой можно было согреться и расслабиться, а вылезти лёгкой, чистой, новенькой…

С тех пор горячая ванна для меня – не только купание, не только одно из любимых занятий, но и необходимость. После долгой дороги я обязательно залезаю в горячую воду. А если утро началось не с гимнастики и ванны – можно считать, что я не проснулась…

Когда мы только приехали в Мурманск и мама с бабушкой начали распаковывать вещи, меня отпустили пройтись по Дому моряка. Я отправилась обследовать территорию и на втором этаже обнаружила настоящий клад – весь этаж был завален книгами: там находилась библиотека, в которой шла то ли ревизия, то ли инвентаризация, то ли ещё что-то – неважно!..

Книги лежали на полу стопками и вразвал, беспорядочно!.. Я сошла с ума от восторга и радости, когда мне разрешили в этом богатстве не только покопаться, но и взять с собой в номер почитать всё, что захочу и сколько захочу!.. Я взяла столько, сколько смогла унести – целую гору… Быстро перечитав эту гору, я шла менять её на следующую…

Невозможно передать, какое это было счастье!.. Я приходила в номер, садилась за стол, бабушка ставила передо мной стакан теплого молока и блюдечко с песочным пирожным. И я читала, читала, читала…

Как же это здорово! (До сих пор не могу избавиться от вредной привычки «заедать» чтение чем-нибудь вкусненьким!)

Представьте себе, как любила я в Мурманске болеть, потому что меня сразу укладывали в чистую постель, и, когда спадал жар, мне приносили стопку книг и тарелку с бутербродами или пирожками… Бутерброды бывали с чёрной икрой (которая не была тогда ни дорогой, ни дефицитной) или с вяленой рыбкой, или с моей любимой копчёной колбасой. А пирожки бабушка пекла невероятно вкусные – маленькие, с мясом или с капустой…

Болела я часто – конечно, не потому, что в результате это было приятным занятием, а потому что мурманский климат к тому располагал.

К середине моего первого класса мы уже перебрались в Мурманск и жили в двухкомнатной квартире на улице то ли Карла Маркса, то ли Карла Либкнехта. То есть мы жили на обеих улицах – сначала в двухкомнатной квартире, а потом, по мере повышения папиных должностей, переехали в трёхкомнатную. Вот только не помню, где какой был Карл. Но это и не суть важно…

Я пошла в школу № 8. И вот там я очень хорошо запомнила свою первую учительницу – Валентину Серафимовну Ненахову. Помню её и люблю до сих пор, и до недавнего времени мы даже изредка писали друг другу… Она замечательная… Я смотрю на свои «похвальные грамоты», заполненные и подписанные её каллиграфическим почерком, и отчётливо вижу её милое доброе лицо…

А вот учёбу вспоминаю с ужасом – не потому, что она давалась с трудом – нет, я всегда была отличницей! – а потому что не было сил утром встать и идти не просто в школу, а куда-то в полярную ночь и в северный мороз!!!.. Я и вообще-то не ранняя пташка… а тут… Меня вытаскивали из тёплой постели, тщетно пытались накормить завтраком – но не могли соблазнить даже кусочком моей любимой копчёной колбасы, – укутывали и волоком тянули сквозь ледяной ветер и вьюгу в школу!..

Только к третьему или четвёртому уроку я просыпалась настолько, что даже доставала на перемене из портфеля свёрток с яблоком и бутербродом и без аппетита съедала…

Небо к этому времени немножко серело. Это называлось рассветом. Но, когда я возвращалась из школы домой, полярная ночь опять нависала над городом… Я брела по чёрным промёрзшим улицам, с трудом вскарабкивалась на третий этаж, звонила в дверь квартиры…

Бабушка кормила меня обедом и… выпихивала на улицу «гулять»!.. Ужас!.. Я стояла у сугроба, который был выше меня раза в три-четыре, укутанная, как кочан капусты, и всё равно дико мёрзла…

Стуча зубами, я ждала, когда пройдёт хоть полчаса, после которых можно вернуться и сообщить, что я «уже нагулялась»…

Иногда я выдерживала минут двадцать и опять карабкалась в своих тяжёлых одеждах, задыхаясь, на свой третий этаж, мотивируя тем, что «много уроков задали», и обречённо садилась учить. Хотя предпочла бы забраться в огромный чулан, где я любила читать…

В общем, теперь должно быть понятно, почему я так часто болела и любила болеть. Организм просто спасал меня, поэтому с упоением схватывал все возможные микробы и болячки… Мы с сестрицей, заражаясь друг от друга и наперегонки, переболели почти всеми