Трапеза закончилась, компания разошлась, и меня оставили с остальными стюардами мыть тарелки. Дождь все еще громыхал за окном каюты с навязчивой, маниакальной интенсивностью, до такой степени, что мне привиделся Атлантический океан, выходящий из берегов. На палубе вода фонтанировала из промокших, раскачивающихся навесов и хлестала из шпигатов, как из горгулий на крыше кафедрального собора во время грозы. В свете угасающих серых сумерек все выглядело чрезвычайно меланхолично: одинокий корабль, качающийся на зыби в центре вселенной, уменьшившейся под бесконечным ливнем до диаметра в несколько метров; рыдающий, промокший, булькающий, непрерывно грохочущий мир, где сама речь, казалось, проглочена шумом проливного дождя.
Корабельные шлюпки повернули на бок, прислонив к шлюпбалкам, чтобы предотвратить заполнение водой и поломку киля. Несмотря на это, внизу, в тусклом свете масляных ламп, две десантные партии готовились следующим утром отправиться в экспедицию на берег. Отряду под началом фрегаттенлейтенанта Берталотти предстояло сопровождать геолога доктора Пюрклера в геологоразведочный тур в джунгли за прибрежной равниной.
Другой отряд, состоящий из пятнадцати человек под командованием фрегаттенлейтенанта Храбовски, должен был доплыть на корабельном катере до границы судоходства по реке Бунс — примерно сорок километров вглубь страны — и там высадиться, чтобы установить контакт с вождем одного из горных племен гребо, который, судя по отчетам, отнюдь не радовался перспективам французского правления. Поставленная задача должна была занять около пяти дней у каждой экспедиции, после чего они вернутся на корабль, но поскольку внутренняя часть страны кишела болезнями, следовало принять дополнительные меры предосторожности для защиты здоровья людей. Рано утром обе партии построились около лазарета, чтобы доктор Лучиени выдал им дневную дозу хинина.
Но до того, как Лучиени раздал стаканчики горькой жидкости, появился профессор Сковронек, и за закрытыми дверями кабинета врача начался спор. В конце концов, матросы получили дневную дозу антималярийной профилактики, смешанную с темной коричневой жидкостью профессорской разработки, которая, предположительно, защитит их еще и от желтой лихорадки. По словам профессора, уже несколько лет он работал над проблемой очевидного иммунитета у негроидной расы к этой болезни и над тем, можно ли передать эту сопротивляемость белым людям. Лучиени явно остался недоволен. Но это был робкий молодой человек, а Сковронек давил авторитетом, подчеркивая, что получил степень в Венском Университете, в то время как Лучиени — в Кракове; а кроме того, Сковронек — личный друг главного медика кригсмарине барона фон Айсельсберга, и как это будет выглядеть, если сочтут, будто младший корабельный доктор препятствовал развитию науки?
В итоге Лучиени капитулировал. В конце концов матросы получали дневную дозу хинина, смешанную со зловонным зельем профессора, так что какая разница? Это не могло им навредить и, возможно, принесет какую-то пользу. Каждому матросу по очереди надлежало выпить залпом стакан гнусной жидкости и получить аккуратно помеченный собственной рукой профессора пакетик, содержащий десять доз смеси, обязательной к принятию каждое утро под наблюдением командиров экспедиции. Матросы клялись, что они лучше заболеют желтой лихорадкой; но морская дисциплина — это морская дисциплина, а потому никто не опасался, что они не примут лекарство, как приказано.
На протяжении нескольких последующих дней, как только отбыли экспедиции, мы немало времени курсировали на шлюпках между кораблем и берегом Бунсвилля. Таким образом я очень хорошо познакомился с гражданами так называемой Федерации побережья Кру, которая скоро (как казалось) станет Австро-Венгерской Западной Африкой. В самом начале нашего пребывания нас посетил единственный белый житель Бунсвилля, мистер Йоргенсен, местный агент датской компании, всё еще покупающей на побережье пальмовое масло в обмен на бутылки голландского джина (на самом деле картофельного спирта), хлопковую одежду и короткие, тяжелые и неуклюжие кремневые ружья, известные здесь как «датские ружья», местные использовали их для охоты и племенных войн.
Мистеру Йоргенсену было около шестидесяти, но после сорока лет, проведенных в маринаде из джина и малярии на кишащем болезнями побережье, выглядел он намного старше. Однако старик сохранил датскую способность к языкам — немецкий, английский, французский и полдюжины африканских — и он определено хорошо разбирался в местных племенах. Йоргенсен с самого начала предупредил, чтобы мы держали всё имущество на борту под замком, поскольку репутация народа кру как моряков и религиозных проповедников сравнима только с их славой воров и пьяниц. Он рассказал нам об инциденте несколько лет назад, который привел к тому, что немецкая канонерка угрожала обстрелять Монровию.
Бременский пассажирский пароход на пути в Камерун потерял гребной винт неподалеку от устья реки Цесс, и его выбросило на берег. Местные кру выказали предельную храбрость и мастерство в спасении пассажиров и команды от бурунов, но как только доставили несчастных на берег, то разграбили всё их имущество и даже одежду, а после принялись обдирать обломки крушения от всего ценного. Выживших бросили добираться до Монровии босиком и полуголыми. Кру считали грабеж — достаточно обосновано, надо полагать, — законной наградой за риск собственной жизнью при спасении людей, но имперское немецкое правительство не согласилось с этой точкой зрения.
Определенно, местные кру выглядели не слишком интересно по сравнению с теми чернокожими, которых мы видели на приеме в саду у губернатора во Фритауне. Тамошние негры из племени мандинго были изумительно красивы и превосходили даже черногорцев в легкой, королевской грации и осанке. Кру, с другой стороны, представляли собой в основном уродливое сборище: короткие, кривоногие, с чрезмерно развитыми плечами и слишком длинными руками, появившимися, видимо, от постоянной гребли. Носы плоские и бесформенные, серо-черные лица и остро заточенные зубы.
Кроме того, у каждого из них было по три параллельных шрама на переносице: «отметина свободы», как сказал мистер Йоргенсен, пережиток времен работорговли, когда кру энергично посредничали в торговле человеческими жизнями и им гарантировался иммунитет от работорговцев. В целом они казались довольно маловероятными кандидатами на роль подданных императора Франца Иосифа. Но при более здравом размышлении, полагаю, они выглядели не более странными, чем боснийские мусульмане или некоторые еще более экзотических народности Трансильванских Альп.
Хотя некоторые из них (вроде Юниона Джека) уже немного знали немецкий, большую часть времени они говорили с
