Вот эти щиты я и заставил тягать народ. Поднимать их, выметать из щелей скопившийся за многие годы использования парохода мусор. Процесс длительный и трудоемкий. Был бы у меня нормальный экипаж в требуемом количестве, не стал бы я изобретать дурной работы. Ее и так бы хватило на всех. Так что деваться некуда, пусть лучше про меня хреново думают, но зато при деле. Несколько человек попытались было начать качать права, но стоило самому говорливому не очень сильно приложить под дых, сразу работа сдвинулась с места. Обидно, ведь для общего блага стараюсь. Демократия на судне это утопия в прямом смысле. Короче, изображал из себя капитана-самодура до самого обеда, а после него, когда я ловил кайф, отдыхая на «баке», меня вновь отыскал Кар.
– Петрович, – с медальоном мальчишка говорил на чистом русском почти без акцента, только немного чувствовалось, что язык ему пока непривычен, – там с тобой поговорить хотят.
– Кто?
– Рабы, которые в трюме сидят.
– Значит так, Карзиныч. Запоминай. Мы не используем рабский труд. У нас это не принято. Свободный человек, когда чувствует свою выгоду, работает намного лучше. Это выгодно и правительству, так как есть с кого налоги собирать. В трюме у нас сейчас сидят не рабы, это спасенные из рабства люди. Как только достигнем берега, всех отпустим. Это понятно?
– Да, учитель.
– Тьфу ты. Не учитель я тебе! Понимаешь?
– Да, учитель!
Хочется наорать на парня, но усилием воли сдерживаю эмоции. Хрен с ним. Пусть называет, как хочет. Учитель? Лады. Будет тебе учеба. Потом не плачь.
– Пошли, посмотрим, кто там говорливый такой.
Гномы мне тоже нравятся. Я говорю о членах экипажа Дария. Морды недовольные, но договор исполняют.
Команд слушаются. Быстренько открыли крышку трюма. Заглядываю вниз.
– Кто звал?
Костя уже наготове с арбалетом. Молодец парень. Прихватизировал один из защитных бортовых щитов и, начертив на нем мишень, постоянно тренируется в стрельбе. Кстати, они с Карзинычем хорошо ладят. Парень ему постоянно помогает заряжать магический накопитель арбалета. Договорились ведь как-то, даже без знаний языков друг друга. Димон тоже входит в их компанию. Ленка взялась помогать им. Молодцы, ребятки. Вот кем-кем, а этими я доволен. Димка, кстати, очень интересуется машинным отделением. Буду делать из него механика.
– Я звал. – На центр трюма из-под подзора выходит мужик.
– Что тут у вас? – Это Иваныч подтянулся на суету.
– Да вот, – отвечаю, – наши узники переговоров требуют.
– И чего хотят?
– Так сейчас узнаем. – Снова перегибаюсь через комингс: – Чего хотел?
– Поговорить.
– Добро. Поднимайся на палубу. Только без резких движений.
Мужик начинает карабкаться по скобтрапу, а я открываю наклонную лючину, предварительно отодвинув засов. Вылез. Чумаз, бородат и сильно вонюч – настоящий полковник. Ну, дык понятно, мыться-то негде, а выпускать на палубу для омовений опасно. Бывший раб (впрочем, он об этом пока не знает) держится с достоинством. Мой скептический осмотр заметил.
– Воняю? – спрашивает с грустной улыбкой.
– Есть маленько. Представься.
– Лейан Незус. Бывший командир бывшего отряда наемников.
– Сергей Петрович, – протягиваю ему руку.
Тот ее пожимает автоматически, а на лице выражение крайнего изумления.
– Чему удивился? – спрашиваю. Хотя понятно чему. Он ведь раб. Ниже падать в этом мире некуда.
– Рабам руки обычно не подают, – подтверждает он мою догадку, щелкая пальцем по жесткой коже рабского ошейника.
– Это мы сейчас поправим. – Настраиваюсь на магические плетения этого атрибута и уверенно тяну ману в себя.
С легким треском края ошейника расходятся и он падает на палубу. Кар тут же его подбирает и прячет в сумку. Наверно, дорогая штука, раз он так поступил. Вряд ли лелеет надежду обзавестись собственными рабами.
– Теперь ты больше не раб. По приходу со всех остальных снимем ошейники и отпустим. Мы рабами не торгуем. Предпочитаем дружить. Я ответил на ваши вопросы?
– Ну… в общем да, – кивает Лейан. – Правда, теперь возникли новые.
– Излагай.
– Почему?
– Что почему? Почему отпустил? Так я уже вроде ответил. Что непонятно?
– Да все, если честно.
– Ну, так и не забивай себе голову.
– Но что ты потребуешь взамен?
– Мне ничего не нужно. Успокойся. Иди, обрадуй людей и скажи, что завтра утром будем в Бонаре.
Мужик задумчиво удаляется. Видно, что растерян. Готовился, видимо, к тяжелому разговору, продумывал аргументы торга за свою свободу, возможно, услугами какими-то собирался рассчитываться, а тут раз и ничего не надо. Непонятно. И опасно к тому же. Ведь очень часто, когда говорят, что ничего не надо, на самом деле подразумевают, что хотят абсолютно все. Мыслю, что подобный расклад не только в нашем мире является нормой. Больше в течение дня каких-либо значимых событий не произошло. Народ, с небольшими перерывами, продолжал впахивать в носовом трюме, костеря между собой тупого моремана в моем лице, который придумывает бесполезную работу. Вахты на баке и корме неслись исправно. Несколько человек, вызвавшихся быть боевыми единицами, под руководством Полозовой осваивали стрельбу из арбалетов. Гномы и без меня знали, что делать. Один стоял за рычагами на мостике, два других отдыхали, готовясь заступить ему на подмену, еще один болел от переизбытка арбалетного болта в ноге. Иваныч занимался трофеями. Что-то сортировал, подсчитывал, перекладывал. При деле и ладно. Вполне возможно, что сам себе дело придумал, лишь бы вместе со всеми в трюм не лезть. Иришка с явным удовольствием рисовала буквы на грубых листках бумаги местного производства и заставляла Карзиныча выписывать их в строчку, многократно повторяя. Как в начальной школе, в прописях. Парняга старается, аж кончик языка от усердия высунул. Девочка моя ему что-то говорит, он кивает, соглашаясь. Вместе смеются.
– Ты заметил, как Михаил смотрит на Кирюшу? – со спины незаметно подходит Ефимовна. – Как бы беды не вышло.
– Заметил. Тем хуже для него. Если не хватит ума по-человечески объясниться, то Карзиныч его угомонит с гарантией.
– Этого и опасаюсь. Как наши подобное воспримут?
– Наталия Ефимовна, Кар уже наш. А для меня лично он более наш, чем все эти.
– Многие этого не понимают.
– И что прикажешь делать мне? Уговаривать? Сама знаешь, дохлый номер. У Михаила в голове сейчас вместо мозгов гормоны булькают. Любые разговоры воспримет как нотацию.
– Но попробовать стоит. Нехорошо если между своими разлад пойдет.
– Лады. Поговорю.
Разговор получился нехорошим. Как я и думал, мозг парня отключился под воздействием химических процессов в организме. Любит он ее, видите ли. В мой адрес упреки кидал. Мол, плохой я отец, раз бросил ребенка, а потому права за нее решать более не имею. Еле удержался, чтобы не сорваться. Выбесил он меня. Очень хотелось свернуть зарвавшемуся щенку
