И бросил вместо прощания:
– Я скоро позвоню вам по поводу кабинета чтения.
Офелия пролетела сквозь зеркало и очутилась у себя в спальне, в удушливо-жарком воздухе Гинекея. Она взглянула на часы Торна, стучавшие мерно, как механическое сердце, и поняла, что этой ночью ей снова не удастся заснуть.
Колокольчик
– Офелия, говорит мама… кх-х-х… я получила твое последнее письмо… кх-х-х… Браво, сколько бесполезных слов и ничего существенного… кх-х-х… Ты никогда не умела убедительно врать… кх-х-х… Я сразу понимаю, когда кто-то из моих детей пытается что-то скрыть от меня… кх-х-х… Ты что же, решила утаить от своих близких, как живешь?.. кх-х-х… Не выйдет, ты плохо нас знаешь, дочь моя… кх-х-х… Мы прилетаем на «Бореале» четвертого июля, в два часа пополудни… кх-х-х… Поскольку я не доверяю твоему жениху, я предпочла воспользоваться этим анимафоном… кх-х-х…
Подготовь жилье для двадцати одного человека, твой брат, сестры и кузены приедут вместе с нами… кх-х-х… Мы твердо решили присутствовать на свадьбе… кх-х-х… Офелия, говорит мама… кх-х-х… я получила твое последнее…
Офелия притронулась пальцем к звуковому цилиндру, вращавшемуся в миниатюрном фонографе, и сунула анимафон в карман платья. Цилиндр ничем не управлялся – ни ручкой, ни ключом, ни шнурком, – его мог запустить или выключить только житель Анимы. Девушка не сразу освоилась с этим устройством, которое ей доставил почтальон; пришлось повозиться, прежде чем она смогла прослушать послание матери.
– Ну вот, – заключила она, обращаясь к тетушке Розелине и Беренильде. – Что вы об этом думаете?
Офелия и сама не знала, какое чувство – радость или паника – заставило сильнее биться ее сердце.
– Я думаю, что четвертое июля – это следующая неделя, – недовольно проворчала тетушка Розелина. – Они все уже находятся на борту «Бореаля», так что на сей раз мы никак не сможем их задержать. И с твоей мамашей, девочка, мы еще хлебнем горя.
– А я думаю, – с медовой улыбкой сказала Беренильда, – что их приезд будет совсем некстати.
И она бросила многозначительный взгляд на витрину, которую художник-шрифтовик украшал надписью «Экспертиза и установление подлинности». Витрина выглядела бы прекрасно, если бы с обратной стороны ее не уродовали жуткие рожи, корчившие гримасы, – они появились на стекле ночью, стараниями неизвестных «доброжелателей». Это были, конечно, иллюзии, но они что-то не спешили рассеяться.
– Извините, сударыни!
Тетушка Розелина и одна из Валькирий посторонились, чтобы пропустить двух рабочих, передвигавших письменный стол. «Не просто стол, – подумала Офелия, – а мой стол». Торн решил обустроить кабинет чтения для своей невесты во всеми забытом уголке старой галереи Парадиза. Здесь ее кабинет не мог привлечь слишком много клиентов, а главное, обратить на себя внимание Фарука. Однако ремонт еще не кончился, а кто-то уже пытался напакостить чтице. Беренильда была права: родные Офелии выбрали не лучший момент для приезда.
Со времени скандала в Оптическом театре, случившегося по вине вице-рассказчицы, Паутина лишила девушку персональной защиты. Тщетно Арчибальд пытался ее оправдать – Семья была непреклонна. Теперь им оставили всего одну Валькирию, да и та оберегала лишь Беренильду с ее будущим ребенком. Что касается Фарука, то он уже три недели не подавал признаков жизни, запершись на последнем этаже своей Башни. Судя по сообщениям газет, такого не случалось несколько десятилетий. Список гостей Парадиза, который главный камергер составлял, сообразуясь с распорядком дня Фарука, был забыт до лучших времен. Бесчисленные залы и сады дворца тотчас заполонили аристократы всех мастей, в том числе и те, кого до сих пор никогда еще не приглашали. Теперь здесь царила полная неразбериха, где каждый был кум королю и где ежедневно происходили ожесточенные иерархические стычки. Миражи и Паутина беспрерывно оспаривали друг у друга главенство в обществе.
– Разгневать нашего монсеньора дурацкой сказкой про куклу… о чем вы только думали?! Из-за вас мы практически лишились его покровительства! – в очередной раз воскликнула Беренильда.
Офелия поостереглась возразить ей, что не видит большой разницы между своим прежним и нынешним положением. Валькирии не избавили девушку ни от унижений, ни от угроз, и само присутствие этих мрачных старух, следовавших за ними как тени, мало ее радовало. Если уж ей суждено быть убитой, то пусть лучше не у них на глазах.
– Не тревожьтесь, мадам, – сказала она вместо этого, – Фарук очень привязан к вам и никогда не лишит своей защиты.
– Ах, не утешайте меня! Мой фавор всегда был временным, я это чувствовала с самого начала. А уж когда я стану матерью, он и вовсе утратит ко мне интерес, – с горечью прошептала красавица.
Офелия виновато взглянула на круглый живот Беренильды, от которого та не отнимала рук, словно боясь, что ребенок, которого она носит, может в любой момент сбежать от нее.
– Ну, что сделано, то сделано, – заключила Беренильда, вздернув подбородок. – А жилье для вашей семьи Торн подыщет. Да вот и он!
И в самом деле, у входа забренчал колокольчик, и в дверном проеме появился Торн, согнувшийся в три погибели, чтобы не задеть головой притолоку. С аккуратно зачесанными назад волосами, в своем черном мундире с эполетами, жених выглядел сейчас гораздо презентабельнее, чем в их предыдущую встречу с Офелией, хотя полученные раны оставили на его лице темные шрамы. Он бросил быстрый взгляд на кошмарные иллюзии, обезобразившие витрину.
– Не надейтесь на большой приток клиентов, – предупредил он вместо приветствия.
Тетушка Розелина открыла было рот, чтобы возразить, но Беренильда проворно взяла ее под руку и отвела подальше.
– Пойдемте, дорогая, не будем мешать моему племяннику и вашей племяннице, пусть побеседуют наедине.
Офелия посмотрела вслед обеим дамам, пробиравшимся между рабочими. Беренильда действовала из самых добрых побуждений, но девушке стало как-то не по себе.
На первый взгляд, Торн был абсолютно спокоен, однако он нервно постукивал пальцем одной руки по запястью другой, и Офелия подумала: уж не чувствует ли он себя так же неловко рядом со мной, как я – рядом с ним? Теперь, когда они заключили между собой договор, все как будто обещало наладиться, но от их последней беседы у девушки остался странный осадок. И чем ближе был день свадьбы, тем сильней ее мучил необъяснимый страх.
– Я получила сообщение от моей матери, – сказала Офелия с места в карьер. – Она прилетит сюда на следующей неделе. Она… и еще двадцать моих родственников.
Торн стоял, заложив руки за спину, застывший и немой, как скала, –
