Борьба за единство государства: взлет и падение Ногая
В последнее десятилетие Ногай все больше оказывался в центре государственной жизни Кыпчака. Управление внешней политикой почти полностью перешло к нему в руки. О том, насколько серьезными являлись его позиции в осуществлении внутренней политики империи, говорит тот факт, что во многих источниках Ногая величали не иначе как хан.
Арабские литераторы называли его «малик»[114], русские летописцы – «царем», а западноевропейские информаторы – «кайзером». Такое непонимание положения темника вполне понятно, но оно не должно привести к тому, чтобы считать Ногая вторым ханом, как это встречается в современных исследованиях.
Великий эмир никогда не был чем-то большим, чем домоправитель. И хотя Ногай фактически стоял выше хана, он никогда не приписывал себе его сана. Такое двоевластие не является в монгольских империях чем-то необычным. Его порой можно наблюдать в Иране, а в самой Орде сто лет спустя такую же роль играл и эмир Едигей[115].
Подобная форма управления государством каким-либо сильным эмиром или темником вообще часто встречается в тюркских странах. Особая же позиция Ногая объясняется тем, что он был еще и принцем правящего дома. Его отец Тугар приходился внуком Джучи.
Именно к Ногаю обратился великий князь Дмитрий Владимирский, когда его родственники разбили войско князя при помощи татар. Враги Дмитрия во главе с братом князя Андреем напрасно пытались оговорить его в Орде.
В результате Ногай стал для русских князей высшей инстанцией. Одновременно о помощи в борьбе с восставшим правителем Фессалии[116] Ионессом Дукасом попросил и его тесть Михаил УНЕ Однако сразу после прибытия подкрепления от Ногая император Михаил умер (11 декабря 1282 г.). Его преемник Андроник II, который к тому времени помирился с мятежником, не желая отправлять татар назад без военной добычи, направил их против болгар. После победы над ними воины Ногая вернулись домой на Волгу.
Однако этим воинственные амбиции Ногая не были удовлетворены. Лишившись возможности нападения на юге, он обратил свое внимание на север и запад. Князь Олег Рыльский из-за злоупотреблений сборщика налогов Ахмеда, который создал несколько разбойничьих гнезд[117], отказался платить дань и отклонил требование Ногая приехать к нему для объяснений таких действий. Тогда эмир выступил против него и вынудил бежать (в январе 1283 г.).
Олег обратился к племяннику хана Золотой Орды принцу Телебогэ, с которым он уже давно был в дружеских отношениях. Тот одобрил разорение разбойничьих укреплений Ахмеда. В то же время другой князь и друг Олега Святослав Липецкий, с которым он незадолго до этого разругался и поэтому категорически запретил обращаться к хану или Ногаю, бежал в леса под Воронежем. Тогда Ногай двинул войска и для устрашения казнил виновников этой размолвки, как только они попали в его руки, самым варварским способом. Для надзора над Курском там был посажен татарский баскак.
После наведения порядка в русском вопросе Ногай в сопровождении принца Телебогэ двинулся против Венгрии и Польши. Существует немало гипотез, что причиной длительной активизации действий Ногая явилась вспышка чумы, поразившая прежде всего скот и вызвавшая голод в Золотой Орде. Он был вынужден искать добычу и пропитание в чужих краях.
Ногай взял с собой Телебогэ потому, что между ними не было полного взаимопонимания. Он опасался, что тот может воспользоваться его отсутствием, чтобы обрушить влияние темника. К участию в походе принудили и галицких князей.
Ногай двинулся в Трансильванию, а Телебогэ – через Карпаты. Несмотря на неудачу в Трансильвании, в 1285 году им удалось захватить и разграбить много крепостей и городов в Трансильванской Саксонии. Затем началось опустошительное вторжение в Галицию.
Татары шли по тому же пути, который был ими проторен еще в 1259 году, – через Пшемысль на Завихост и Сандомир, возле которого они по льду перешли реку Сан. Сандомир был окружен, и уже оттуда Телебогэ осадил Лемберг[118], а с 24 декабря 1286 года Ногай Краков. Король Польши Лешек Черный с супругой бежали в Венгрию. Однако захватчикам не удалось взять хорошо укрепленные города. Опустошив их окрестности, монголы через Татры[119] вернулись назад (1286–1287 гг.).
Не исключено, что в ходе этих мероприятий между Ногаем и венгерским королем Ласло IV Куном[120] (1272–1290) было заключено соглашение. На это указывает то обстоятельство, что он взял себе в жены двух «ногайских» принцесс, упрочив тем самым союз Кыпчака с мадьярами на монгольский манер. В 1287–1288 годах Ласло отрекся от христианства и, несмотря на прямые и косвенные увещевания папы римского Гонория IV (1285–1287), а затем и Николая IV (1288–1292), уже никогда не вернулся в лоно христианской церкви. Возмущение, вызванное подобными действиями, могло иметь плохие последствия для политики и дальнейшего развития Венгрии, если бы 1 июля 1290 года Ласло IV не был бы убит одним из половцев. Мотив этого убийства так и остался нераскрытым. Можно только предположить, что его вызвала ревность половцев на почве симпатий короля к их старинным врагам татарам.
Вследствие бурной деятельности Ногая в области внешней политики Туда-Менгу не оставалось ничего другого, как только обмениваться послами с Египтом. Двое ученых в области права сообщили султану о восхождении в сентябре 1283 года Туда-Менгу на трон и переходе его в ислам. Они попросили о присвоении своему господину мусульманского имени, в котором нашло бы отражение дружественное отношение хана к мамлюкскому султану. Поскольку в то же время произошел переход в веру «пророка» и персидского ильхана Ахмада, то можно сказать, что ислам окончательно одержал победу среди монгольских завоевателей, хотя на самом деле они были уже к этому давно готовы.
Несмотря на все уверения нового ильхана о том, что он не хочет вести войну против своих единоверцев на берегах Нила, Килавун являлся достаточно осторожным правителем и вступил в переговоры с Кайду, исконным противником Ирана на северо-западе (21 марта 1284 г., или 2-го числа месяца махаррама 683 года хиджры). Одновременно посланники султана отправились к Туда-Менгу. Они передали ему от аббасидского халифа и от султана знамя и фанфары, провозгласив его в некотором роде феодалом халифата и тем самым Египта, чтобы склонить хана принять требования Каира. По форме к нему обращались как к «родственнику», то есть как к
