Таким образом, мода превратилась в набор иллюстраций. В отличие от крестьянского или этнического платья, в модной одежде постоянно меняется и «что» она изображает, и «как» — в этом она схожа со всеми прочими современными иллюстративными искусствами. Некоторые элементы моды метафоричны, а другие непосредственно передают смысл, одни свежи, другие укоренены в традиции, и все они движутся во времени, увлекая за собой одетое тело. В основе остаются принципы изменчивости и подрыва. Идеализирующий, нормативный импульс непременно будет подорван, и драма перейдет в следующий акт, произойдет очередное крупное или малое событие, зачастую сопровождающееся скандалом. Но нельзя утверждать полную предсказуемость звеньев этой цепочки, не существует фиксированного расписания, поскольку предсказуемость и расписание тоже означали бы стабильность, чуждую потребностям моды. К тому же перемены происходят по частям, урывками, так что картина меняется, когда одни элементы уже сдвинутся, а другие остаются на месте.
Нельзя сказать, что сдвиги в области моды следуют за социальными переменами по какому-то четкому графику. Гораздо более вероятно, что они предшествуют социальным изменениям, поскольку подсознательное стремление к переменам проявляется в наглядной телесной сфере до того, как кто-то выразит и осмыслит саму эту потребность. Любая перемена в символике моды обязательно выражается в одетой фигуре как образе и может ради визуального эффекта потребовать адаптации стиля, а не только изменений длины или ширины. Длина и ширина меняются, но меняется также и общий стиль картины: ритм, в котором происходят любые перемены, в целом непредсказуем. В мужском классическом костюме не отмечается радикальных перемен даже на фоне исторических потрясений, сколько бы ни укорачивались и ни удлинялись женские юбки. Тем важнее для нас малые перемены в костюме, и тем большего внимания они заслуживают.
С тех самых пор как антропологи и социологи отвернулись от традиционного платья и сосредоточили внимание на современной моде, они пытались предсказывать ее перемены в связи с социальными реформами. Например, утверждалось, что длина юбки «всегда» связана с движением фондового рынка или что после катастрофических войн элегантные женщины «обязательно» смещают линию талии; однако любое жесткое правило тут же опровергалось очередным поворотом событий, и от этих усилий пришлось отказаться. Вот уж чего вовсе не удалось предсказать, так это раскола моды на множество сосуществующих течений таким образом, что войны и колебания на бирже могут порождать разнообразные и даже противоречивые визуальные отголоски или предвестия будущего. Общий пейзаж моды приобретает новое разнообразие, основанное не только на сословии и профессии, но и на свободе фантазии и стиля, то есть зачастую внутри одной и той же социоэкономической группы.
В итоге карта моды может даже сделаться похожей на прежнюю карту этнического европейского платья. Мы видим, как из-под свойственного классической современной моде интеграционного устремления, воплощенного в классическом костюме, пробивается устремление к многообразию без взаимосвязей, к визуальному состоянию, которое некогда считалось «примитивным», не-модерным, крестьянским. Таково сочетание множества противоречивых принтов в одном костюме или «неподходящих» друг к другу ювелирных украшений — бус, цепочки с крестом, еще одной цепочки. Эффект сочетания несочетаемого, прежде ассоциировавшийся с цыганами и иными несовременными группами, стал вполне привычным для городской моды.
Склонность моды к дезинтеграции маркирована: использование одновременно разных паттернов мешает каждому из них предстать во всей красе. То же самое относится и к «противоречивым» украшениям или разным условностям, соединенным в одном костюме. Визуальный результат сбивает с толку, мешает сосредоточиться, но именно этого многие сейчас и добиваются. Впрочем, не стоит сразу же проводить параллели с распадом Советского Союза или мультикультурализмом: импульс, направленный на фрагментацию, возник на четверть века раньше, когда под давлением контркультуры мода сама распалась на отдельные живые осколки и дезинтеграция одежды оказалась всего лишь одной из многих опций.
Форма и сексуальность
Современная сексуальность имеет подрывной характер. Мода, служащая иллюстрацией недовольства современной цивилизацией, не пытается приручить коллективную фантазию и придать ей фиксированный, долговечный облик. Мода постоянно понукает ее, подталкивает к странным новым идеям, не дает повторять вполне удобные старые утверждения. В художественной литературе модерности позади остаются успокаивающие повторы припевов и ровный сказ саги и душу тревожит взволнованный личный рассказ — то же самое происходит и в визуальной сфере.
Если глаз ищет знакомых форм как чего-то непреложного и успокаивающего, значит в эстетике еще не победил модерн. Для визуального удовлетворения модерности требуются конфликт и диалектика, сложность комбинаций, двусмысленность и напряжение, ирония, ощущение неудовлетворенного поиска. Следовательно, любая ясная и неизменная визуальная гармония, даже если удастся ее достичь, зависит от напряжения и жертвы, от неусыпного воображения, что ощущается в лучших произведениях абстрактной живописи и скульптуры, в архитектуре модерна и в современных абстрактных костюмах. При правильном управлении такая сбалансированная и последовательная простота выглядит активной, нескучной, нестатичной, она заряжена потенциалом перемен — и это кажется сексуальным. Современная простота сделалась одной из главных эротических тем в любой форме дизайна.
В современной одежде сексуальность — основной двигатель экспрессии, скрытый источник творческой игры, бунта, практичности, регрессивных изобретений: мода изображает сексуальность беззаконной, мятежной и изобретательной. Все признаки социального класса и функции перекрывались этом модусом сексуальности, так что в мужской одежде в первую очередь бросалась в глаза маскулинность, а уж потом приметы вельможи, образованного профессионала, крестьянина, пролетария. Еще в эпоху возникновения моды очертания платья, подчеркивающие формы мужского или женского тела, создавались сексуальной фантазией и затем адаптировались к другим параметрам жизни. Подчеркну, что сексуальность, которую я считаю основой формы в моде, не совпадает с соблазнительностью. Последняя предназначена для того или иного пола и отступает в определенные периоды развития моды, но я готова утверждать, что сексуальность стоит за любой сильной формой в моде, независимо от того, привлекает ли эта форма внимание к сексуальным свойствам носителя. Сексуальность в
