Во Франции вошла в моду особая эротическая бесцветность — возможно, в подражание английскому искусству. Модный художник Луи-Леопольд Буальи, автор многочисленных полупорнографических рисунков в технике гризайля, показал новые вольные манеры общения между кавалерами и парижскими дамами легкого поведения, чьи одежды из тонких тканей всегда были откровеннее, чем в Англии. Легко понять, чем заинтересовал французов новый английский силуэт мужского костюма. Он, в не меньшей степени, чем женские платья из тонкого муслина, сочетал в себе античность и сексуальную привлекательность. Оттенок сельской жизни в нем хорошо уживался с соблазнительно грубой, вольной повадкой конюхов и извозчиков, которую с готовностью перенимали элегантные джентльмены. У героя в безукоризненно сидящем костюме, как и у греческого героя, неотъемлемой частью личного совершенства была физическая желанность — еще одна сугубо индивидуальная черта, подчеркиваемая в данном случае панталонами в обтяжку из бледной ткани, прилегающей к телу.
Французский и английский неоклассицизм хорошо показывает, как сходные формы могут быть задействованы для выражения разных идей. Неоклассическое переосмысление формы в искусстве быстро и одновременно повлияло на моду во Франции и в Англии. Следовательно, стремительное появление той или иной формы в моде в первую очередь отражает воздействие моды как таковой, а не политическую идею, которую предстоит воплотить. Думается, что конкретная мода часто может предшествовать переменам в культурных и политических направлениях, передавать эстетическое, почти физическое стремление к фундаментальным переменам, а не новые, уже возникшие идеи. Сначала новая форма усваивается из желания изменить существующий стиль так, чтобы удовлетворить душевную потребность — насытить взоры, не отягощая себя бременем рациональных отговорок и политических пристрастий. Социально-политические смыслы мода приобретает уже постфактум, для объяснения этой бессознательной потребности. Уже позже начинает казаться, что именно эти смыслы и были движущей силой перемен.
При всем различии тогдашней культурной ситуации и общественных устремлений той эпохи античная простота формы казалась прекрасной и французам, и англичанам. Значит, потребность в античных формах пробудили не только общественные идеалы. По всей видимости, она проистекала из не связанной с актуальными политическими запросами эстетической потребности: превратить внешний вид вещей в нечто радикально новое и вместе с тем древнее. Изначальная античная форма, должно быть, несла в себе самодостаточное эмоциональное значение, более глубокое, чем злободневные социальные референции любого общества. Волнующий союз изрядно замусоленной классической формы и новой грубой сексуальности, новой творческой оригинальности и новой безжалостной правдивости наверняка был убедителен, поэтому его впоследствии легко призывала в союзники любая современная сила — финансовая, коммерческая, военная или политическая.
Эротический характер нового мужского костюма в первом десятилетии XIX века подчеркивался его прихотливостью. Одежда времен барокко не нуждалась в идеальной посадке, и носить ее было гораздо проще. Теперь же идеально подогнанные по фигуре костюмы, рубашки, галстуки, воротнички требовали элегантной осанки, легкости движений, поскольку несли в себе идею естественности и должны были имитировать природу. В дни жестких камзолов и круглых воротников держаться следовало прямо и чопорно; никто не делал вид, будто ведет себя естественно, то есть расслабленно и раскрепощенно. В неоклассическом же модном климате носитель костюма вел себя так, словно понятия не имеет о трудностях его ношения, и демонстрировал легкость и небрежность.
Как всегда, напряжение, создаваемое таким слиянием противоположностей, — непринужденное усилие — само по себе порождало мощный эротический заряд. Это был еще один пример героизма, проявлявшегося в грациозности, с какой женщины управлялись со шлейфами, кринолинами, корсетами и высоченными каблуками, а мужчины в эпоху раннего Ренессанса — с тесно затянутыми, подбитыми и очень короткими камзолами. Вообще говоря, в наши дни притягательность костюма по-прежнему вызвана тем, что он объединяет в себе удобство и свежесть. Аккуратный воротничок и галстук неизменно противостоят действию жары, тяжкой работы и повышенной тревожности. Невозмутимо гладкая оболочка подразумевает непоколебимую физическую уверенность, в том числе сексуальную. Никакие спортивные костюмы, велосипедная одежда или штаны-хаки с множеством складок не могут выразить столь великолепный уровень свободы.
В своей изначальной неоклассической форме, или форме денди, мужской костюм нового времени оказался чересчур экстремален для того, чтобы в полной мере подражать Античности и пробудить внутренний героизм в каждом мужчине. Не только полные, но и просто занятые делом мужчины не могли слишком долго держать идеально естественную классическую осанку. Эта мода зародилась среди праздных людей, причем у некоторых из них хватало досуга, чтобы приноравливать свое поведение к высоким художественным стандартам искусства создания костюма. Очень скоро стало очевидно, что в искусстве носить костюм необходимы изменения, которые позволят сохранить те же высокие стандарты при меньших затратах усилий. Есть у мужчины свободное время или нет, он не обязан разделять творческий пыл пионеров дела Браммела. К 1815 году на смену сложным в нóске глянцевитым панталонам большей частью пришли брюки, так что и руки, и ноги мужчин теперь были одинаково облачены в гладкие цилиндры из податливой ткани. Так начал свое существование современный костюм, чьей определяющей характеристикой стала унифицированная абстракция формы; однако брюки и пиджак еще не шили непременно из одной ткани, если только речь не шла о вечерних нарядах. Жилет тоже мог быть обособленным.
Брюки оставались еще одним неформальным явлением моды. Они выглядели довольно вспученно и неряшливо, пока портные не облагородили и не формализовали их так, чтобы соответствовали гладкой новой абстракции, в которую превратили сельский сюртук. Эти новые, элегантные брюки зачастую делали на штрипках, чтобы они выглядели идеально вертикальными. К 1830 году стандартной дневной городской одеждой стал длинный сюртук (frock coat) — элегантная версия старого скромного сельского платья. Его пышные полы и закрытый перед скрывали промежность, так что у его носителей — дельцов и людей свободных профессий — силуэт получался более умеренный, чем изначальная «обнаженная» форма с ее откровенным фокусом на гениталиях. Впоследствии все дневные костюмы начали прикрывать промежность. Официальная утренняя одежда и нарядная вечерняя оставались верны старой, «раздетой» модели, до тех пор пока не изобрели смокинг, в котором даже полуночник мог пребывать в гармонии со своим деловым «я».
Возмещая чопорность верхней части костюма, шейный платок становился все ярче, выразительнее и жестче, а позднее позволил себе еще и провоцирующую вертикальность. Костюм в целом оставался весьма эротичным, однако стал более
