Люди боятся таких, как ты, сказал Системный Бог.
Она не ответила. Она признавала, что Иной прав. Признавала мем страха перед стригами, продолжавший сам себя кросскультурный миф, который пронизывает миры людей и основан на древних образах, мифах-имаго. Порой Кармель думала, что мем создали конструкторы стриг – или, может, он появился в ответ, как мера защиты…
– Ты предполагаешь. – Голос изумлялся – если Иных можно подозревать в подобном. Они не испытывали человеческих эмоций, привязанных к телу, гормонам, физическим реакциям, эмоций, развивавшихся на протяжении тысячелетий. Иные эволюциониовали отдельно, вне телесности, в виртуалье Нерестилища. – Но ты не знаешь.
– Я не хотела…
– Нет, – согласился голос. – И все-таки ты пошла туда, куда ходить запрещено. Навредила игроку. Нанесла ущерб ГиАш.
– Пожалуйста. Пожалуйста…
– Человек… – Голос явно сомневался. – Маленькая несчастная стрига, – сказал он. – Ты голодна?
– Всегда. Всегда! Вы не знаете, откуда вам знать, откуда вам понять! – Кармель кричала в сердце этого пустого места, этого дворца виртуалья. – Голод…
– Мы починим съеденного тобой игрока, – сказал Системный Бог. Заменим память, реконструируем части сознания, которые ты взяла себе. Такие атаки уже были. Мы не всегда… о них говорим. Люди зависят от виртуалья, а мы, в свою очередь…
– Да? – Она рвалась прочь, но попытки к бегству срывались, вокруг не было ничего, даже воздуха.
– Мы зависим от них, – сказал Системный Бог; почти, как ей показалось, грустно. И вновь: – Ты голодна?
– Да! Черт подери, да… всегда.
– Тогда ешь, – сказал голос; что-то огромное и нечеловеческое, словно гигантский кит, надвинулось на нее, почти задушило, и она прильнула к резиновому телу, пахшему морской солью и водорослями, к жесткой на ощупь коже, прижалась носом к исполинскому брюху, рот наполнился слюной, клыки удлинились, погрузились в резиновую плоть, насыщаясь, не уставая насыщаться этой громадой, этой чуждой сущностью, слишком огромной и сильной, чтобы ее можно было осознать. От обилия пищи Кармель сжалась, стала задыхаться, и голос в ее голове, смеясь и удаляясь, сказал:
– Почему люди вечно сравнивают нас с китами?
Кто совершил поджог, так и не установили. Все началось с огонька, с цветной вспышки. Полицейские боты встревоженно забибикали. Пляшущие на-нахи, видимо, опьяненные пламенем, заплясали усерднее, пот струился по их пейсам и скатывался, впитываясь в белые рубашки.
Бог пылал.
Элиезер, творец, казалось, был заворожен огнем не меньше зевак. Часто ли мы рождаем бога, чтобы его убить? Жертвоприношение – древнейший человеческий обычай.
Губы Элиезера еще шевелились, но песню пожрал рев пожара.
Бог пылал.
Те, кто следил за нодальными фидами, видели, что то же происходит и внутри Разговора: сложная форма Иного начинает фрагментироваться, медленно распадается сеть, крупные ноды отсоединяются, структура превращается в множество разрозненных мелких сетей. Возможно, так же вырождается в людях память. Возможно, это простейшая из перемен: лед ведь тоже превращается в воду. Так или иначе, бог горел, распадался и еще кричал, беззвучно, рядами нулей, которые заставляли зевак вздрагивать и убегать.
– Кармель! – сказал Борис.
Мириам побежала за ним. Она боялась за девочку: как бы Борис, со всеми его добрыми намерениями, не сделал какую-нибудь глупость. Кто-то должен за ним следить.
У входа в книжную лавку стоял ее брат, Ачимвене. Борис замер.
– Ты, – сказал Ачимвене страшным голосом. Бедный Ачи, подумала Мириам. – Я велел тебе оставить ее в покое.
– Я просто… – Мириам видела: Борис разозлился тоже. Такого с ним почти и не бывало. Даже в юности он редко проявлял эмоции, особенно негативные. – Я просто пытаюсь помочь.
– Нам не нужна твоя помощь, Борис! Убирайся! Убирайся на Марс, или где ты там жил. Думаешь, раз ты прилетел с Верхних Верхов, так все теперь будут под тебя подлаживаться, будто ты какой-то, какой-то…
Но Борис без слов прошел мимо. Ачимвене беспомощно замолчал. Потом промямлил:
– Мириам…
Она не знала, что сказать. Ачимвене развернулся и вошел внутрь, и она последовала за ним.
Стройными рядами на полках – книги. Бумажные, с характерным странным запахом. Полки на полках, книги на рассыпающихся книгах. Где ее брат все это нашел? В его одержимости есть что-то нездоровое. Что-то нечистое. Печальное отражение его существования, думала она: появление вампира – лучшее, что случилось с ним в жизни.
По крайней мере, теперь он не думает о книгах.
– Ачи?
– Кармель!
Вслед за братом Мириам взобралась по узкой лесенке. Кармель лежала – отдыхала? – на узкой кровати. Окно открыто, с улицы доносится запах пожара. Борис склонился к стриге.
– Я спала, – сказала Кармель. – А теперь проснулась.
– Он всадил в тебя лошадиную дозу наркотика. – Ачимвене обвиняюще указывал на Бориса. – Я был в отъезде, в Тель-Авиве, покупал книги, я не знал…
– Ачи, я сама его попросила.
Мириам посмотрела на брата. Тот стоял рядом с Кармель, а она, присев, зевала. Белая ночнушка липла к тонкому телу. Ачимвене стиснул руки. Будто молится.
– Зачем? – спросил он.
– Потому что я хочу поправиться, Ачи! – Она подняла голову: в огромных глазах – страдание. – Я не хочу быть той, кто я есть.
– Почему?
– Я хочу… Потому что… Ачи…
– Ты хочешь быть со мной.
– Мужчины, – сказала Мириам, но с улыбкой. – Мир вращается вокруг вас, само собой.
– Кармель, – вступил Борис. – Что случилось?
– Я ушла, – ответила она. – А потом вернулась.
– Кармель…
– Хватит, – оборвал его Ачимвене. – Борис, вон отсюда.
– Послушай, сейчас…
– Борис, – перебила Мириам. Мужчины – как дети. С ними надо говорить медленно. – Пошли уже.
Она взяла его под руку. Он не сразу, но подчинился. Она заметила: когда его взяла злость, ауг стал темнее обычного. Борис позволил свести себя вниз. Наверху ее брат и Кармель все говорили, но так тихо, что понять что-либо было невозможно.
На улице Мириам выдохнула. Воздух был задымлен. Что-то надвигается, подумала она, или – или идет к концу.
– Я хочу, чтобы ты оставил ее в покое, – сказала она Борису.
Тот открыл рот, словно хотел что-то возразить, потом закрыл, как-то сгорбился.
– Хорошо.
Они пошли домой, рука в руке. Он не плохой, думала она. Он просто мужчина.
– Мотл?
Исобель плыла во тьме, и тьма на нее давила. Она сделала усилие, что-то поддалось, внезапно возник свет, ворвался воздух, и она поняла, что была внутри кокона.
И вновь вселенная-1.
Исобель вытащила провода из плоти. Выкарабкалась из кокона; руки ее тряслись. Заметила на теле ожоги. Чуть не рухнула на пол, но сильные металлические ладони поймали ее и удержали.
– Мотл?
– Я искал тебя. Чтобы объяснить…
– Ты был там? – спросила она. – В ГиАш?
– Я пошел за тобой, – просто ответил он. – Я бы пошел за тобой куда угодно.
– Я сколлапсировала.
Он засмеялся:
– Никто не коллапсирует. Такое бывает только в дешевом марсианском жесткаче.
– Мотл, я знаю, что со мной было!
– Я знаю. Просто…
– Это было ужасно! – перебила она. – Коллапс! В сингулярности! Я не буду пить несколько месяцев!
– Ты могла умереть!
– Но я же не умерла, верно. – Она ухмыльнулась и прижалась к нему. – Ну же, Мотл.
– Исобель?
Она
