Но что такое родина? Что это для нее – астероид, на котором она родилась? Длинный дом, множество родственников, шахтерские корабли-одиночки, бесконечный повтор старых серий «Цепей сборки»?
– Может, я просто хотела увидеть Землю, – сказала она. – На этой планете я никого больше не знаю.
– Как тебе удалось сюда пробраться? – поинтересовался он. – Иммиграционные службы должны были тебя распознать и арестовать!
– Я купила личный тэг, стала новым человеком. У брюхонога по имени Шемеш – в Тунъюне.
Борис встал. Начал ходить туда-сюда. На его стул села Мириам. Посмотрела на Кармель.
– Так ты… шамбло? – спросила она. – Я никогда не видела…
– Мы не отсюда, – сказала Кармель. Поежилась. Мириам смотрела сразу и приветливо, и так, что хоть под землю от стыда провались. – Мы – обитатели космических трасс. – Реплика из фильма с Элвисом Манделой. Самой смешно.
– Ей нельзя здесь оставаться, – встрял Борис. Ауг будто дышал на его шее. В тот миг Кармель его возненавидела. Возненавидела их. Без марсианского нароста Бориса не было. Они едины, это одно существо. Они Соединены.
Мириам промолчала. Просто взглянула на Бориса. И тот обернулся. Ни одного слова между ними двумя. Никаких потоков данных. Один лишь взгляд – насыщеннее любой шифровки.
– Она опасна, – опять Борис. Почти признал поражение.
– Есть разные пути познания, – возразила Мириам. – Говорят, что Земля – Дом Человека, но это не вся правда. Земля – Дом Женщины, лоно человечества. Здесь, Борис, есть древние, странные силы…
– Например? – Он был резок, даже жесток. – Бог? Вечно этот твой Бог!
– Тебе нужна вера, – сказала Мириам мягко. – Даже просто быть живым – трудно. Тебе нужно чуточку веры.
Борис помотал головой. Но Мириам уже все ему сказала. Она обернулась к Кармель с безмолвным вопросом в глазах.
Ты хотела бы остаться?
Кармель не знала, что сказать.
Поэт Басё, который, по слухам, встретил шамбло перед алтарем Огко у горы Олимп и полюбил ее, никогда и никому не рассказывал об этом романе. Как он окончился? Так же, как все фильмы франшизы студии «Фобос»? Или по-другому, взаимной любовью, признанием того, что стрига – тоже хищник, как и человек? Сбежал ли Басё – или мятущаяся душа погнала его в другие края, в путь, не имевший цели, кроме самого пути?
Мы не знаем – и не можем знать. Но есть Дом Женщины, Земля Расцвета, и есть разные пути познания и понимания, и великие загадки, с которыми мы еще столкнемся. Что до Басё, мы можем строить догадки единственно по его последнему стихотворению, пусть оно и не опубликовано. Вот этому:
Самбэлу.Таэм ю савэ лафэм хэм, хэми килим ю.Самбелу. Аво! Самбэлу,Самбэлу блонг ми. Ми лафэм ю.Ми луклук ю. Ю килим ми,Ми килим ю. Ю лафэм ми, ми лафэм ю.Самбэлу. Самбэлу.Самбэлу.Перевод приблизительно таков: «Шамбло./Когда ты ее любишь, она делает тебе больно. Шамбло. О! Шамбло,/моя шамбло. Я люблю тебя, я смотрю на тебя. Ты делаешь больно мне./Я делаю больно тебе. Ты любишь меня, и я люблю тебя. Шамбло. Шамбло./Шамбло».
– Да, – сказала Кармель.
Шесть: Волокна
– Реальность, – сказал робопоп, – штука тонкая и хрупкая.
Брат Р. Патчедел взирал на свою маленькую паству. Зал ожидания Уровня Три Центральной станции: тот самый нод церкви Робота. Истинной вере следуют сегодня единицы. Иногда Р. Патчеделу казалось, что из верующих остались одни роботы. Иные – странные бестелесные цифровые интеллекты – бежали от веры в миры чистой математики, в бесконечность виртуальных возможностей. В то же время люди нуждаются в вере, порой алчут ее, однако редко понимают, какой именно путь избрать, и конкуренция очень жесткая: иудаизм против католичества, буддизм против элронизма, марсианские Перерожденные против ислама.
А церковь Робота строга, роботы видят себя металлическими пастырями, странным звеном между человеческой телесностью и трансцендентностью Иных. Брат Р. Патчедел замогильно кашлянул и возобновил проповедь.
– Реальность… – он запнулся. Паства ждала продолжения. Госпожа Чонг-старшая на задней скамье, рядом – ее подруга Эсфирь: адепты религиозного шопинга, они, как гурманы, смаковали все верования понемножку, подстилая по мере приближения старости все больше соломки. Группа сердитых бытовых приборов смотрела проповедь через виртуалье: кофеварки, холодильные установки, пара туалетов, – приборы нуждались в водительстве роботов больше кого бы то ни было, но отличались своенравием, злостью, часто спорили по пустякам с владельцами и друг с дружкой. Роботов никогда не было много. Гуманоидные, неуклюжие, они не принадлежат ни реалу, ни ирреалу, и уже больше ста лет никто не производит новых. Чтобы свести концы с концами, брат Р. Патчедел подрабатывал моэлем у евреев Центральной. По крайней мере, евреи его ценили. Он был хорошим моэлем, дипломированным, деликатную операцию по удалению крайней плоти проводил мастерски, никто не жаловался. В молодости брат Р. Патчедел подумывал об обращении. Идея стать роботом-иудеем не столь уж абсурдна, на Марсе жил знаменитый рабби – один из первых роботов в мире. Только сделаться иудеем – непросто. Сама эта вера расхолаживает чужаков.
– Консенсусная реальность подобна ткани, – начал он снова. Паства слушала, в маленькой темной церкви слышалось сухое поскрипывание, пахло металлом и сосновой живицей. – Она состоит из множества индивидуальных волокон, и каждая из них – сама по себе реальность, мир, зашифрованный в себе. У всякого из нас – собственная реальность: мир, сотворенный нашими чувствами и сознаниями. Поэтому гобелен консенсусной реальности есть работа коллектива. Он требует достаточного числа нас, чтобы договориться: реальность – такова. Чтобы, если хотите, определить форму гобелена.
Брату Р. Патчеделу добавление нравилось. «Если хотите». Оно придавало аргументам некоторый вес.
– Если хотите, – повторил он, смакуя слова. – Чтобы реальность существовала, мы все должны этого хотеть. Мы мечтаем…
Он вновь замешкался. Роботы не мечтают в прямом смысле слова. Да и проповедь явно становилась буддийской. Р. Патчедел часто размышлял о реинкарнации. Многие цифровые – практикующие буддисты. Цифровое существо, рожденное в Нерестилище частью специализированного Я-контура, отвечавшего за оживление кофеварки, в следующем цикле может переродиться разумом, рассчитывающим рассеивание света в далеких туманностях, или подводным шаттлом, циркулирующим между людскими городами в океане, а то и выйти за пределы, сделаться истинным Иным, бесплотным, постоянно мутирующим и меняющимся, ищущим истину, а значит, и красоту в ирреале.
Но роботы меняются редко, думал брат Р. Патчедел не без грусти. Как и люди, они просто все больше становятся собой.
– Мы мечтаем о консенсусе реальности, – он снова кашлянул. У Р. Патчедела имелся набор тщательно отобранных кашлей. – Вообразите: мир есть огромная сеть, а все живые существа – ноды, соединенные тонкими волокнами. Без сети все мы – одинокие, изолированные ноды, точечки света в обширной межгалактической тьме. Путь Робота учит тому, как нам Соединиться со всеми вещами. Это тяжкий путь. Часто одинокий. Жизнь и вечножизнь обе творят реальность. Позвольте мне вас направить…
Брат Р. Патчедел склонил голову, и паства повторила это движение: и люди, и следившие за
