Это было для Валина новостью. Все, что он до сих пор слышал о Халовой Пробе, заставляло предположить, что это всего лишь одно долгое учебное задание – разумеется, гораздо более жестокое, чем обычное, но в основе своей не отличающееся от всего того, с чем ему уже довелось столкнуться. В нескольких шагах от него Гвенна пробормотала что-то вроде «дерьмовая мистика» и плюнула на камни. Остальные кадеты были удивлены не меньше, хотя каждый реагировал по-своему. Анник сжала свой лук, натянутый и готовый к бою, так, словно собиралась пристрелить кого-то прямо тут, на месте; она неотрывно смотрела на командира, как ястреб на мышь. Сами Юрл отпустил какую-то шуточку, которую Валин не расслышал, и Балендин кивнул ему. Влажный воздух наполнился беспокойством.
– Подробности относительно Пробы станут известны тем, кто успешно справится с этой первой неделей, но я могу сказать вам одно: некоторых из вас она сломает, сломает ужасно и непоправимо, на всю жизнь. – Шалиль помолчала, дожидаясь, пока ее слова дойдут до сознания кадетов. – После этих восьми лет никто не сомневается в вашей доблести. Сделайте шаг вперед сейчас, и ваши труды будут окончены. Арин ждет вас, до него всего лишь день плавания.
Арин… Остров неудачников. Гнездо не имело намерения отпускать солдат, прошедших подготовку в рядах кеттрал, обратно в мир, чтобы они становились наемниками или шпионами. Поэтому те, кто не сумел или не захотел пройти Халову Пробу, направлялись на остров Арин, расположенный возле северо-западного окончания Киринской цепочки. Это был самый комфортабельный из островов, с умеренным климатом и более пышной растительностью, чем остальные; он поднимался из моря в хаосе зелени и голубизны. Империя хорошо заботилась о тех, кто отказался от Пробы: им предоставлялись прекрасные дома и пропитание в избытке, все за счет добрых аннурских граждан. Это была сытая, привольная жизнь, жизнь, за которую десятки тысяч жителей обоих континентов готовы были стать убийцами, однако неудавшиеся солдаты платили за нее своей свободой. Они должны были жить на Арине, в этом тропическом раю, до самой своей смерти.
Вперед не вышел никто. Шалиль кивнула, словно и не ожидала ничего другого.
– Предложение остается в силе, – сказала она. – Запомните это на будущее. Вспоминайте об этом, когда будете выбиваться из сил в прибое, пробираться сквозь пески, тонуть в открытом море. И не забывайте также, что предстоящая вам неделя – самая легкая часть, тихая прелюдия к тому, что будет дальше. В любой момент, вплоть до самого конца, вы можете уйти от всего этого, решить, что жизнь кеттрал – не та жизнь, которой вы для себя хотите.
Кадеты по-прежнему стояли в каменной неподвижности, не рискуя встречаться глазами друг с другом.
– Ну хорошо, – заключила Шалиль, встряхивая головой, словно была недовольна. – Прелюдия к Пробе начинается.
Она повернулась налево.
– Фейн, Сигрид, на протяжении следующей недели они ваши.
Адаман Фейн выступил вперед.
– Вы, червяки, должны усвоить одну вещь, – прорычал он, и его лицо прорезала нехорошая улыбка. – Я не признаю мужчину готовым к тому, чтобы стать кеттрал, пока не увижу, как он блюет собственной кровью!
– А как насчет женщин? – выпалила Гвенна.
Фейн широко ухмыльнулся.
– Ну, у женщин болевой порог выше, так что с вами приходится поступать еще более жестко.
* * *Следующие шесть дней прошли в сплошном тумане, наполненном болью и изнурением. Вместе с другими кадетами Валин бегал, пока обещанная кровь не начинала сочиться из вскрывшихся волдырей и ссадин, плавал, пока его не охватывала уверенность, что ему предстоит окончить свои дни на дне пролива, и после этого вытаскивал из воды свое обессиленное тело и снова пускался бегом. Он прополз бесчисленные мили на брюхе по зарослям огнелиста и торчащим камням, пронес на плече целый древесный ствол через весь остров и обратно, боролся с Талалом до тех пор, пока оба не рухнули без сил на пыльную площадку ринга, отчаянно хватая ртами воздух, после чего тяжелый ботинок пнул их в ребра, и грубый голос приказал им продолжать бегать. Он проплыл вдоль береговой линии в протекающей шлюпке, пользуясь обломком доски вместо весла. После этого у него отобрали доску и приказали повторить то же самое; полночи он загребал прибой голыми руками, пытаясь продвинуть вперед свое крошечное судно.
Каждый день около полудня повара вываливали на землю возле ринга несколько десятков свежеутопленных крыс, еще скользких и блестящих. Другой пищи им не предлагалось. Валин старательно заглатывал мясо, вырывал из тушек печень и сердце, разгрызал тонкие косточки в поисках костного мозга; его пальцы, и без того грязные, покрывались слоем крови и крысиных потрохов. В первый день его вырвало всем съеденным. Всю следующую ночь он проклинал себя, ворочаясь от мучительной боли, тщетно грызущей его желудок. На следующий день он съел все подчистую, включая глаза и мягкую кашицу мозга, и сумел удержать это в себе.
Вездесущие, словно призраки или духи, инструкторы были повсюду; они возникали перед изнемогающими кадетами, попеременно то насмехаясь над их усилиями, то протягивая им обманчиво-мягкую руку помощи.
– Тебе не обязательно это делать, – нашептывал Блоха Валину в какой-то момент четвертого дня испытания, склонившись над ним, когда он пытался вытянуть из прибоя тяжеленную бочку с песком. – Слушай, что я тебе скажу, малыш: думаешь, сейчас тебе плохо? Так вот дальше будет только хуже!
Валин раздраженно буркнул что-то неразборчивое, скорее сам себе, и продолжал толкать бочку.
– Сын императора, – задумчиво продолжал командир. – Перед тобой множество возможностей… Может быть, тебе даже необязательно отправляться на Арин. Мы могли бы сделать для тебя исключение. Почему бы тебе не плюнуть на это дело? Мы тебя помоем, почистим… Посадим на быстрый корабль до дома. В этом нет ничего постыдного.
– Иди… к черту! – пропыхтел Валин, яростным рывком вытаскивая непокорную бочку из мокрого, засасывающего песка и наваливаясь на нее всем телом, чтобы вкатить ее на дюну.
Блоха добродушно захохотал, но убрался восвояси.
Не все кадеты оказались столь же упорными. Боль и измождение нарастали с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой, пока не начало казаться, что солнце застопорилось на своем пути через небеса и невыносимые мучения будут продолжаться вечность, дольше, чем вечность, – неизмеримая бездна страданий, организованная Мешкентом собственноручно. Цветущие берега Арина манили к себе: рай, наполненный покоем и отдыхом, куда можно попасть… просто прекратив бороться, просто сдавшись. Валин наконец-то оценил всю изощренную гениальность этого предложения. Прижми человека к стене,
