Нин уже передавал несколько свитков монахам, сидящим в переднем ряду.

– Прежде всего я хотел бы знать, не видел ли кто-нибудь такие следы до сегодняшнего дня.

Он принялся терпеливо ждать, пока свитки, переходя из рук в руки, доберутся до дальнего конца зала. Монахи один за другим брали бумагу, запоминали увиденное и передавали лист следующему. Ученикам требовалось больше времени на то, чтобы тщательно выгравировать в памяти все детали, и прошло несколько минут, прежде чем рисунки добрались до задних рядов. Наконец кто-то передал один лист Акйилу, который поднял его так, чтобы было видно всем стоящим поблизости.

Каден сам не знал, что ожидал увидеть: возможно, какое-то подобие отпечатка лапы скалистого льва или что-нибудь, напоминающее широкие лапы и длинные когти медведя. Однако то, что оказалось у него перед глазами, не походило вообще ни на один след животного, какие ему доводилось видеть. Было ясно одно: эти отпечатки оставили не лапы и не когти. Он даже не смог бы сказать, сколько ног имела эта тварь.

– Это еще что такое, во имя Шаэля? – вопросил Акйил, поворачивая лист разными концами в попытке хоть что-нибудь понять.

На рисунке виднелось с десяток углублений – такие отметины могла бы оставить среднего размера палка, если бы ее неоднократно втыкали в землю… острая палка. Ни одна из ямок не превышала в ширину пары дюймов, но судя по расстоянию между ними, существо было размером с крупную собаку. Каден присмотрелся поближе: похоже, что половина отметин была разделена надвое тонкой линией, так, словно посередине ноги, или что это там было, имелась щель.

– Раздвоенные, – заметил Акйил. – Может, что-то вроде копыта?

Каден покачал головой. На копыте разлом, разделяющий два пальца, был бы шире; весь смысл раздвоенного копыта в том, чтобы обеспечить животному надежную опору. Именно это позволяет козам уверенно ступать по неровной поверхности. Кроме того, отпечатки были не той формы. Они больше напоминали не копыта, а какие-то клешни с плотно сжатыми половинками. Каден неохотно вызвал в памяти сама-ан растерзанной козьей туши и принялся изучать разорванную шею, раздробленный череп. Такие повреждения могли быть нанесены клешнями… во всяком случае, если клешни достаточно большие. По его позвоночнику пробежал тревожный холодок. Что это может быть за животное, размером с козу, с двенадцатью ногами с клешнями на концах?

– Итак, теперь, когда вы все имели возможность познакомиться с рисунком, – сказал настоятель, – скажите, встречал ли кто-нибудь подобные следы прежде?

– Я вообще не уверен, что это следы, – отозвался Серкан Кундаши, делая шаг от стены. – Больше похоже на царапины от палки на земле.

– Но там не было палки, – заметил Нин.

– Я живу в этих горах вот уже тридцать лет, – сказал Реббин, старший повар в трапезной. – Я готовил обед из всего, что только можно готовить, но мне никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Настоятель мрачно кивнул, словно ничего другого не ожидал. Он открыл было рот, чтобы продолжить, когда заговорил кто-то еще, сидевший в передних рядах.

Кадену из-за толпы не было видно говорившего, но по медленной, мягкой речи он понял, что это, должно быть, отшельник Йеррин. Йеррин, хотя и носил хинскую рясу и соблюдал хинскую дисциплину, держался в стороне, спал в пещере на полпути к Вороньему Кругу и появлялся в монастыре лишь два-три раза в месяц, всегда неожиданно, чтобы выпросить себе еды из трапезной или ниток из кладовой. Он был грязным, но при этом добрым. У него имелись имена для всех деревьев и половины животных в окрестных горах. Порой Каден натыкался на него на каком-нибудь горном карнизе или в ущелье, где он навещал своих «дружков», как он их называл – перевязывал надломленные бурей ветки или собирал опавшие листья для своей постели. Каден не ожидал увидеть его здесь.

– Я знаю эти следы… или очень похожие, – сказал Йеррин.

В зале воцарилась полная тишина; все напрягли слух, чтобы расслышать его тихий голос. Йеррин помолчал, словно бы собираясь с мыслями, и затем добавил:

– Мои дружки оставляют такие следы рядом с моей пещерой.

– Кто эти твои дружки? – спросил Нин. Его голос звучал терпеливо, но твердо.

– Ну как же, морозные пауки, конечно, – отозвался Йеррин. – Они приходят за муравьями, которые живут в большой земляной куче.

Каден попытался понять, что это значит. Он, разумеется, изучал пауков – все виды, включая морозных. Но до сих пор ему не было известно, что они могут оставлять следы.

– Но эти следы не совсем такие, как те, что оставляют мои дружки, – простодушно заметил Йеррин. – Тут больше ног.

– И к тому же эта тварь размером с большую собаку, – вмешался Серкан, указывая на самое очевидное, с точки зрения Кадена, возражение. – Пауки не вырастают до таких размеров!

– Твоя правда, – согласился отшельник. – Твоя правда… Однако мир велик. У меня много дружков, но тех, с кем можно подружиться, еще больше.

Каден взглянул на Рампури Тана, стоявшего в тени в дальнем конце зала. Выражение его лица было трудно разглядеть, но глаза в полумраке ярко блестели.

– Ну хорошо, – подытожил Шьял Нин, когда стало понятно, что Йеррину больше нечего сказать. – Мы не можем позволить этому существу уничтожать наши стада. Выследить его у нас шансов мало. Это означает, что мы должны как-то заманить его к себе. Рампури предложил привязать нескольких коз в полумиле от монастыря, а пара монахов засядет среди скал в засаде. Что же до остальных, никому из вас не позволено покидать монастырский двор в одиночку. Ученикам и послушникам вообще запрещается выходить за пределы монастыря без умиала.

Ответ последовал незамедлительно: Чалмер Олеки, бывший учитель Кадена, поднялся со своей скамьи в первом ряду. Он был старейшим из хин, в полтора раза старше настоятеля, и его слабый голос слегка дрожал:

– Эта тварь убивает коз, согласен. Это проблема для нас, тоже согласен. Но неужели ты веришь, что она станет нападать на взрослых людей?

Шьял Нин собрался было ответить, но его опередил Тан, выступивший вперед из тени. Каден всегда считал, что от его умиала исходит какая-то угроза, даже до того, как был вынужден обучаться под его руководством. В прошлом, однако, что-то всегда эту угрозу сдерживало. Тан напоминал ему громадный снежный склон высоко в горах, готовый обрушиться лавиной при первом раскате грома, или воздетый меч, неподвижно замерший в верхней точке своей траектории, остановленный на неопределенное время некой таинственной силой. В нынешнем движении Тана не было ничего особенного – всего лишь шаг вперед, не больше, – и тем не менее Каден вздрогнул, как если бы это небольшое движение отмечало некую перемену, нарушение долго сохранявшегося равновесия.

– Когда ты не знаешь о