Сегодня это светящееся облако обволакивало город, как какая-то гигантская инфузория, которой никак не удается проглотить добычу. Но чувствовалось, что преграды долго не продержатся и лопнут, а поток переливающихся точек хлынет внутрь столицы. Кристалл внутри города тоже мерцал с необычной частотой – он на мгновение потемнел, а потом вспыхнул ослепительным светом. А потом мне показалось, что я потерял свое видение, – и все скопление точек в районе Грин-сити в один миг померкло. Я открыл глаза, снова закрыл, но они не вернулись. От Грин-сити во все стороны прокатилась какая-то волна, гася точки и дальше – одну за другой. А потом я почувствовал, как кровать отчетливо тряхнуло, а лампа на потолке испуганно замигала…
Все, что происходило в последующие дни, осталось в моей памяти какими-то обрывками: побагровевшее небо, полыхающий горизонт, огненно-горячий ветер, несший красноватую пыль, противоречивые слухи, паника, страх… На нас всем уже было плевать: нас просто бросили, оставив двери открытыми. Начальство базы словно растворилось в дымном воздухе, внутри ее охрана делила что-то между собой, снаружи ограждение штурмовали обгоревшие беженцы, взявшиеся неизвестно откуда. Воцарились хаос и всеобщее смятение…
Что делать дальше, было непонятно. В каком-то бреду я бродил по горящей базе. В глазах было темно, меня лихорадило и постоянно выворачивало наизнанку. В поисках еды и противорадиационных лекарств я зашел в какой-то из корпусов, спустился вниз по темной лестнице. Тыкался в опустевшие ответвления коридора, не находя ничего полезного, пока не оказался в большом зале, освещенном чудом уцелевшими лампами. Это был импровизированный морг.
Ряды тел на столах, никаких ран, увечий или ожогов, у всех безмятежные лица, словно они видят сладкие сны. Все те, кто дошел до финального этапа экспериментов. Похоже, вместо последней порции вакцины им ввели кое-что другое. С краю лежала доктор Эванс. Такая же неподвижная и холодная, как остальные, только на груди виднелась пара аккуратных отверстий с обугленными краями. Изящные очки куда-то пропали, тонкие брови изогнулись от недоумения – к таким результатам экспериментов она явно не была готова.
Теперь я понимал, для чего появилась новая охрана. Рохо был прав, подозревая самое худшее. Выходит, Геллерт спас нам жизни, переведя в отдельный блок. Наверняка сам того не зная: вряд ли он, как и его помощница, подозревал, чем все это закончится. Я мысленно пожелал ему остаться в живых в этой переделке. Потом вспомнил спешно покидавший базу отряд военных, одного из бойцов, выбежавшего из профессорского блока, дверь, оставшуюся распахнутой, и сложил дважды два. Пожалуй, лучше было пожелать земли пухом, хотя вряд ли кто-то потратит силы, чтобы предать его тело земле. Уж мне-то тогда точно было не до того…
Медикаменты я потом все-таки нашел, но уже в другом здании. И там же встретил Рохо – мне он рад не был. Теперь его ничто не останавливало от того, чтобы свести счеты, а он такой возможности никогда не упускал. Помню такую острую боль, что, казалось, сейчас лопнут глаза и треснет череп. Будто алмазное сверло вошло мне в темя и начало увеличиваться в диаметре, вворачиваясь в мозг… Он, наверное, убил бы меня прямо там, на месте, если бы его не спугнули какие-то мародеры, высадившие окно. Тогда Рохо исчез, и я не думал, что когда-нибудь встречусь с ним снова.
Охрану смели, базу разграбили, а я оказался среди стай выживших, мечущихся по испепеленному галактическому курорту. Обезумевшие миллиардеры, их прислуга, новоприбывшие земляне, совсем не похожие на зажиточных пенсионеров, сотрудники «Кроноса», какие-то военные… Мы на базе слабо представляли, что происходило за ее стенами, но почти все, кого я встречал, понимали в происходящем ненамного больше моего. Никто толком не знал, что случилось. Говорили о прорыве мигрантов с Земли, о голодных бунтах, об уничтожении Грин-сити, о ядерном ударе, о гигантской приливной волне, о каких-то боевых роботах, которые теперь уничтожают всех подряд. Кто кого бомбил? Кто с кем воюет? Всем было наплевать – уцелевшие просто старались продержаться подольше.
И только когда чуть развеялся дым, немного улеглась паника и остыли первые трупы, стало ясно, насколько все плохо. Планета лежала в руинах. Инфраструктура была разрушена, большая часть населения погибла, а от Грин-сити осталась огромная воронка. Хуже того, на глазах менялась сама планета. Когда небосвод прояснился и с него перестали валиться радиоактивные хлопья, вышло солнце Утопии, ставшее теперь безжалостно жарким. Тени больше не было, остатки растений умирали, заросли превращались в пыльные пустоши, изумрудные холмы – в песчаные барханы. Откуда-то появились гигантские пауки, охотящиеся на людей, хищные черви, вырывавшиеся из-под земли у вас под ногами, многоногие твари, взрывавшиеся, как живые бомбы…
Рай превратился в настоящую преисподнюю, населенную одичавшими двуногими. О законе и жалости здесь забыли сразу. Выжить помогали только сила, жестокость и наглость. Иногда хитрость. Мне помог мой дар, а у Рохо было все, чтобы не только уцелеть, но и преуспеть в таких условиях. Ничего удивительного, что он до сих пор жив…
– Эй, пси. Заснул, что ли? Давай уже, нам ехать пора. Показывай, куда рулить, чтобы живыми остаться…
Я наклонился над монитором навигатора и ткнул пальцем в пару мест на карте:
– Здесь и здесь… Пауки, много. Кажется, еще и ползуны…
Амир кивнул:
– Ясно, просочимся как-нибудь… Все, поехали!
#– Ну что, пси? Ничего не видишь?
– Нет, слишком близко. – Внутренним зрением я не мог различить, что творилось за песчаным гребнем, преграждавшим нам путь. И сам бархан, и притаившийся за ним кусок побережья лежали для меня в слепом пятне. А дальше уже начинался океан Утопии, в толще которого я при всем желании не разглядел бы никакой жизни.
Амир хмурился, нервно сжимал руль и что-то недовольно бурчал под нос. Рисковать и ломиться напрямик ему не хотелось, а с меня спроса не было – последняя пара часов прошла для меня в лихорадочном забытьи. Я до сих пор толком не отошел от контузии: бомбер взорвался у самой машины. Ко мне еще не вернулся полностью слух, а голова была словно набита мокрой ватой.
К этому времени мы успели проехать по пустыне не одну сотню миль, которые для меня слились в одно мутное марево. Бесконечные пески, чьи-то обглоданные скелеты, пыльные развалины, ржавые механизмы, брошенные среди барханов… Ночью – холод, заползавший под одежду и пробиравший до самых костей, днем – жарившее и слепившее солнце. Даже когда я опускал веки, оно все равно пыталось пробиться внутрь, превращая темноту в багровую пелену
