– Как ты сюда добрался? – вырвалось у сына Толмая.
– Как я пришел сюда без ног? – усмехнулся гусляр. – На лодке. В ваших землях хватает озер и речушек. А там, где не проплыть, лодку несут на руках. Я не один тут. Мои люди отдыхают поблизости. – Он махнул рукой куда-то в темноту. – Много лет я странствую тут и там, пою для вождей и для своего удовольствия. Давно я не забирался так далеко в ваш лесной край… Тума, вождь Карью, уговаривал меня прийти. Я бы и не согласился. Но мой новый слуга сказал об арьяльцах. Это поразительно, что они добрались сюда через Ползучие горы мохначей! Я полагал, что те уже стали непроходимы… Ты мне расскажешь, как было дело?
– Это долгий разговор, – нетерпеливо ответил Учай. – Мне не до того. Я устал, меня ждут мои люди.
– Никто тебя не ждет, – отмахнулся Зарни. – Твои мальчишки думают, не пора ли им сбежать от тебя, пока вас вместе не утопили в реке, чтобы очистить от скверны…
– А тебе что с того? – огрызнулся Учай, невольно подумав о Кеже – почему друг ушел, где он сейчас?
– Никому ты тут не по нраву, – хладнокровно повторил слепец, – кроме меня. Ты дерзкий. Знаешь, чего хочешь, и идешь к победе напролом. Я когда-то сам был таким.
– Не слишком ты в этом преуспел, – хмыкнул Учай, поглядев на обрубки его ног.
– Именно поэтому я хочу тебе помочь, – продолжал Зарни. – Те, кто ломят, – на свете не заживаются. Тут надо действовать хитрее. Знаешь, кто здесь побеждает?
– Кто?
– А ну-ка ответь мне сам.
Учай пристально вгляделся в улыбающееся лицо слепца. Он смеется, что ли, этот калека? От самого осталась едва половина, а говорит как полновластный вождь…
– Побеждает тот, кого любят боги, – ответил он вдруг, сам того не желая.
– Верно.
Губы слепца растянулись в улыбке.
– А тебя любят боги, сын Толмая?
Прежде чем Учай успел ответить, Зарни уверенно, словно зрячий, протянул вперед руку и коснулся оберега, что болтался у юноши в вороте рубахи. Твердые пальцы гусляра скользнули по деревянному кругляшу, ощупывая его; лицо дернулось.
– Так и думал, – пробормотал он. – Спрячь и никому не показывай.
– Ты знаешь ее? – вспыхнул Учай. – Как ее имя?
– Тебе это знать незачем…
– Но почему?!
Сказитель вздохнул, словно прикидывая, что говорить, а что нет.
– С ней тебя будут бояться многие, но недолго – погибнешь быстрой смертью. Ты ведь не этого хочешь? Ты хочешь править, да?
Учай не ответил – хмурясь, смотрел на удивительного слепца, ожидая, что` тот еще отчудит.
– Она тебя здесь не поддержит, – продолжал гусляр. – Она любит смотреть на гибнущих, ей безразлично, чью кровь пить. Она тебе не поможет… Зато помогу я.
– Ты? – Учай недоверчиво поглядел на калеку. – Ну и что ты можешь сделать?
– Почти все, что захочу.
На лице гусляра появилась глумливая ухмылка, казавшаяся невероятной в его положении.
– Но если ты будешь расспрашивать меня, мы не управимся и до утра. А потому доверься мне и сделай так, как я скажу. О моей награде за услугу поговорим завтра, когда вожди склонятся перед тобой.
Учай выбежал из избы и взбудораженно оглянулся, ища глазами собратьев. Те были здесь же, сидели неподалеку и о чем-то тихо переговаривались. Завидев старшака, кинулись ему навстречу.
– Что, что ты решил? – затараторил Вечка. – Уходим? Уходим?
Кежа прикрыл ему ладонью рот:
– Я тут лодку неподалеку припрятал. Ты не думай, мы тут решили – с тобой пойдем. Куда ты, туда и мы. Живыми им не дадимся!
– Стой, – перебил его Учай. – Не гомони. Сейчас мы идем собирать цветы.
– Куда? – с недоумением переспросил его ближайший друг.
– Собирать цветы, – раздраженно повторил Учай. – Вон у соседей под окном растут. Белые такие, вонючие, с острыми листьями и колючками. Сами цветы уже отошли, но остались колючки. Они-то мне и нужны.
Дети Грома недоверчиво глядели на своего хитроумного предводителя. Конечно, они знали, о каких колючках идет речь. Но зачем они могли понадобиться? Разве что кидаться ими в вождей…
– Скорее! – подгонял их Учай. – Уже за полночь, а нам еще много надо сделать!
* * *Поутру общинная изба вновь стала заполняться вождями, прибывшими на пиршество. Учай глядел на них – судя по жестким лицам, по взглядам, бросаемым исподлобья, пировать они нынче были не расположены. Сегодня вождей было даже больше, чем вчера. Учай ждал гостей, расположившись во главе стола.
– Эй, недомерок, ты чего там уселся? – прикрикнул один из только что прибывших бородачей. – Твое место у двери! Радуйся еще, что за общий стол пустили. И то не твоя заслуга, а лишь из почтения к твоему отцу, славному Толмаю…
– Погоди, – остановил его Иллем, вождь рода Матери-Лягушки. – Хоть ты, Учай, там без спросу и права сидишь, хоть ты не ровня – но сперва ответь. Вчера был уговор, что ты нам явишь арьяльцев, от которых вроде бы как спасаешь свой народ. Каждому из нас любопытно повидать их. А то языком молоть – не камни ворочать. Ну, что скажешь? Где они?
– Будут вам арьяльцы, – хмуро глядя на вопрошающего, ответил Учай. – Здесь мое место. Сейчас я – старший среди вержан! Если желаете сразиться со мной и моими союзниками, за воротами нам места хватит. А если пожаловали с миром, то вам – поклон и почет. Но прежде чем решите, со мной ли идти или против меня, восславим богов, даровавших нам жизнь, и помянем моего отца, славного вождя Толмая…
Учай сделал знак, и Сыны Грома, ожидавшие у дверей, осторожно, чтобы не расплескать, внесли и водрузили на стол огромный жбан, почти доверху полный священного пива. Будто лодка посреди озера, на пивной глади плавал резной ковшик. Вечка, следовавший за собратьями, расставил перед вождями липовые чаши. – Дабы изъявить почтение гостям, я, как самый молодой среди вас, выпью последним, – скромно произнес Учай. – Могучий Тума, не желаешь ли, как мой ближний родич, первым отведать дара богов?
Вождь обжан, довольно хекнув, одобрительно поглядел на юношу и наполнил свою чашу священным напитком. Затем передал ковш соседу, тот следующему, пока все чаши собравшихся не были заполнены до края.
Последним, как и обещал, налил себе пива Учай. Сердце его колотилось от волнения. Он с трудом сдерживал дрожь в руках, чтобы не расплескать янтарную жидкость и не выдать себя. Чтобы немного отвлечься, он перевел взгляд на резные изваяния богов в священном углу – точнее, не столько на них, сколько на восседавшего подле них безногого
