– Так посмотрите, что с вашей дверью!

Дверь квартиры Феликса была приоткрыта из-за торчащих ригелей замка и разломанного дверного косяка.

– А, это. Все в порядке, не беспокойтесь. Это я сам, случайно. Завтра вызову мастера.

Старушка хотела еще что-то сказать, но сосед уже скрылся за порогом квартиры.

Разуваясь на ходу, Феликс прошел в столовую. Окно оставалось открытым, ворон уже успел залететь в квартиру и взволнованно прохаживался по ковру. Широким шагом мужчина подошел к столу с вышитой скатертью, бросил на него пакеты из супермаркета, а после замер, уставившись куда-то в пространство. Рука то пыталась снять с плеча пиджак, то надевала его снова…

– Спокойно! Возьми себя в руки! – каркнул Паблито. – И раздевайся! Все снимай!

Феликс принялся расстегивать пуговицы. На пол упали пиджак, рубашка, брюки.

– Теперь возьми коробку, иди в спальню или где тут у тебя кровать, ложись и сделай укол.

– Ты мной командуешь, что ли? Почему я должен ложиться в кровать?

– Я помогаю! Давай иди в спальню! А ложиться надо, чтобы не валяться потом по полу, колотясь головой о предметы интерьера!

– Со мной что, такое было? – нахмурился мужчина.

– Неописуемо, что с тобой было! Поэтому лучше создай себе комфортные условия, чтобы и ты, и дом остались целы!

Феликс вздохнул, качнул головой и направился к дверному проему.

– Коробка! – каркнул ворон.

Феликс вернулся, поднял с пола футляр и пошел в полумрак межкомнатных коридоров, на ходу включая настенное освещение. Войдя в абсолютно черную комнату, где только просторная кровать, пол и шторы синеватого оттенка были чуть светлее темноты, мужчина положил коробку на постель. По обе стороны изголовья вместо прикроватных тумбочек стояли маленькие столики с резными ножками черного дерева и столешницами – гладкими спилами черного камня с багровыми прожилками.

Из коридора в спальню падал луч света.

– Ничего себе! – только и смог произнести Паблито, глянув на стены. Коллекция холодного оружия, собранного за четыреста лет, украшала комнату. – И ты тут спишь? Отдыхаешь, да? И тебе хорошо?

Шпаги, мечи, ножи, кинжалы… и старинный арбалет с колчаном стрел над изголовьем.

– Да.

Феликс присел на край кровати, открыл коробку и достал жгут. Держа жгут в руке, Феликс уставился на него, словно не знал, для чего он предназначен. Паблито скоро не выдержал:

– И что такое? Давай перетягивай! И поехали!

Феликс молча вытянул руку. Она походила на гипсовую скульптуру без намека на вены. Паблито посмотрел, подумал, походил туда-сюда по полу и снова поглядел на этот гладкий гипс. Затем тряхнул перьями:

– Они же сказали – не важно, куда колоть! Набери зелье в шприц и ударь наугад!

Феликс разломил ампулу, втянул сверкающую синюю жидкость в шприц, перевел дух, воткнул иглу в ногу повыше колена и надавил на поршень. Мгновенно под кожей словно чернильное пятно растеклось. Запрыгнув на кровать, ворон стал внимательно наблюдать за происходящим. Пятно держалось, сохраняя форму и цвет. Феликс коснулся пальцами места укола, потер, помассировал, и препарат будто ожил, стремительно растекаясь крошечными каплями. Когда пятно полностью исчезло, Паблито поинтересовался:

– Ты как? Что чувствуешь?

– Пока ничего.

– Может, тебе еще снотворного сразу выпить, таблеток пять-шесть, чтобы ничего и не чувствовать? Очнешься другим человеком. Безболезненно.

– Нет, хочу понимать, что происходит, я должен это ощущать. Да и вряд ли сейчас на меня подействуют какие-то таблетки.

– Как угодно кавалеру! – каркнул Паблито, топчась по черному покрывалу и практически сливаясь с ним цветом.

– Чем ты все время недоволен? – Феликс махнул рукой, сгоняя его на пол, но ворон перепрыгнул через ладонь и снова приземлился на кровать.

– Переживаю! Что тут непонятного? Мы с тобой все-таки сорок лет знакомы…

– Тридцать пять.

– Какая отвратительная мелочность! Так вот, за сорок лет… за сорок, я сказал, за сорок, да! Я к тебе привык, научился смотреть и думать почти как человек, до того поменялся, что с собственными собратьями не хочу водиться, скучно мне с ними. А ты все понимать не хочешь, чего ради я за тобой таскаюсь и волнуюсь о твоей сохранности!

Вдруг Феликс почувствовал уже знакомое ощущение жара и холода одновременно.

– Кажется, началось, – сказал он.

– Ложись скорее! – подпрыгнул ворон.

Мужчина лег на спину, вытягиваясь. В черноте спальни его тренированное в верховой езде и закаленное бесчисленными поединками тело выглядело ослепительно-белым, как сияющая, отполированная тысячами прикосновений скульптура в бархатном футляре.

Жар и холод усиливались, разливаясь болью и головокружением, стало труднее дышать, звуки сделались глуше, будто он погружался в толщу воды. Вскоре Паблито понял, что Феликс перестал его слышать. Птица замолкла, потопталась по покрывалу, выбирая место получше, уселась поудобнее и приготовилась терпеливо ждать.

Глава 13

Переход-превращение длился почти сутки, и было неясно, действительно легче переживает его Феликс на этот раз или все-таки нет. Создавалось впечатление, что мучения просто растянулись во времени. Феликс то выплывал ненадолго из тяжелого, муторного забытья, то проваливался обратно; сердце то принималось бешено колотиться, то резко затихало; на теле то проступали отчетливо синие вены, то исчезали вновь под мраморной белизной кожи. Измученный голодом ворон не хотел оставлять его надолго без присмотра, будто верил, что сможет помочь, если что-то вдруг пойдет не так. Поэтому Паблито слетал в гостиную и умудрился перетащить в спальню сначала хлеб, потом мясо.

В себя Феликс начал приходить часа за два до рассвета. Никаких осветительных приборов в спальне не имелось, свет, падающий из коридора, автоматически отключился где-то к полуночи, а ворон в полной темноте не видел, только и мог, что прислушиваться да догадываться, что там происходит. Хрипло откашлявшись, Феликс зашевелился, пытаясь приподняться и тихо произнес:

– Ничего не вижу…

– Я тоже, – с грустью посетовал ворон.

– А раньше видел в темноте лучше, чем при свете, – превозмогая головокружение и слабость, Феликс поднялся и сел на краю кровати.

– Значит, все хорошо, просто глаза поменялись и ночное зрение пропало! – обрадовался Паблито. – Скорее, давай выйдем из этого гроба на свет! Сможешь встать и