Рота пополнялась в спешном порядке. Несмотря на категорический приказ Новославского, ротные командиры спихнули мне такое отребье, по которому не то что гауптвахта, каторга плачет. В дальнейшем это привело к ряду печальных последствий.
Следующие четыре дня нас не трогали, противник собирался с силами. Из четырех привезенных палаток оставили три. Хоть и тесно, зато теплее. И дров на отопление уходит меньше. Здесь, на перевале, кроме камня ничего нет. Хотя нет, есть еще снег, в который мы закапываем своих погибших. Когда придут наши, надо будет их откопать и по-человечески захоронить в какой-нибудь долине, здесь им будет холодно.
На пятый день нас пытались атаковать вторично. Атака была вялая и неуверенная, проверяли, крепко ли мы здесь стоим. Проверка обошлась им в полтора десятка убитых и раненых. У нас был только один убитый. Шальная или, наоборот, очень меткая пуля попала прямо в лоб. Судя по калибру – «шапсо», не иначе как из тех – трофейных. Еще одному солдату пуля оторвала ухо.
На следующую ночь противник предпринял решительную попытку сбросить нас с перевала. Посты заметили подбиравшегося врага буквально в последнюю минуту. Атаку удалось отбить с большим трудом, дважды доходило до рукопашной. В итоге шесть убитых, шестнадцать раненых, семь – тяжело.
После этого противник на некоторое время притих. Его стрелки попытались взобраться на окружавшие перевал вершины и обстрелять нас оттуда. Некоторым это удалось, но из-за большого расстояния их стрельба причиняла мало беспокойства. Потом несколько дней был сильный снегопад, боевые действия на некоторое время прекратились.
На третьей неделе горцы притащили две пушки. Их расчеты были выбиты нашими стрелками еще до того, как успели сделать хотя бы один выстрел. Противник попытался стрелять ночью – бесполезный расход пороха. К утру обе пушки исчезли. Солдаты принесли найденное ядро от трехфунтовки. Из шести тяжелораненых в живых остается только двое.
В конце месяца был первый случай дезертирства. Солдат ушел ночью с поста на османийскую сторону. Винтовку не взял. Приказал ночью на постах стоять по трое.
В начале второго месяца противник предпринял комбинированную ночную атаку. Сначала обозначил наступление со стороны Темерюка, в надежде оттянуть наши силы туда. Минут десять спустя последовала атака с османийской стороны. Положение спас Ивасов, он быстро перетащил «гартинг» на южную сторону и открыл огонь. Противник быстро откатился вниз. Расход патронов катастрофический.
Запись вторая
67-й день. По списку в роте 78 человек, в строю – 61, раненых и больных – 15. Вчера закончилось все, что могло гореть. Стало ясно, что в ближайшее время наши не придут. Отправлял разведку на османийскую сторону, в пяти верстах от перевала их обстреляли. Этот путь закрыт. Двое солдат пытались украсть консервы с продовольственного склада. Были пойманы и избиты. Приказал расстрелять обоих. Казнь была воспринята ими как избавление, не удивлюсь, если узнаю, что остальные солдаты им завидовали. Боевой дух солдат низок, как никогда. Мой тоже.
Запись третья
71-й день. Противник словно с цепи сорвался. В день отбиваем по две-три атаки, ночью тоже покоя нет. Тактика дневных атак изменилась. Впереди идет всякий сброд с одними кинжалами, из-за их спин стрелки пытаются выбивать наших солдат. За три дня одиннадцать убитых. С их стороны потери никак не меньше двух сотен. Если бы не мороз, мы тут все задохнулись бы от трупного смрада.
Запись четвертая
75-й день. По списку в роте 54 человека, в строю – 38, раненых и больных – 16. Позавчера дезертировали сразу трое, ушли всем постом с оружием. Больше всего жалко патронов, которые эти сволочи унесли с собой. Случайно нашли мешок сахара. Теперь сухари с сахаром наша основная еда.
Запись пятая
87-й день. Все зря. С самого начала это было сплошной авантюрой, теперь мы все останемся здесь. В развалинах башни нашел место, где в последний момент спрячу эту тетрадь. Там сухо. Я положу тетрадь в футляр от бинокля, так она должна сохраниться. Надеюсь, когда-нибудь ее найдут и узнают обо всем, что здесь произошло. Передайте… (дальше зачеркнуто).
Эпилог
Проклятущий холод. Алекс предпринял безуспешную попытку дыханием согреть руку, потом спрятал ее в перчатку. Пар от дыхания ледышками осел на отросших усах. Холод был везде и всегда, избавиться от него не удавалось уже больше месяца, с тех самых пор, как были сожжены последние дрова, привезенные с караваном Лисово. Обещанный второй караван так и не пришел, видимо, у поверенного что-то пошло не так. Холод методично и настойчиво хватал за нос, уши, щеки, змеей вползал в палатки и под шинель. От него немели пальцы рук и ног, то и дело приходилось до боли растирать их. Холод мешал заснуть и будил по ночам, от него нигде не было спасения.
Между тем весна уже вступала в свои права, даже здесь, на Харешском перевале. От яркого солнечного света слезились глаза. К полудню солнце заметно пригревало, и подмерзший за ночь наст становился рыхлым, ходить по такому снегу – сплошное мучение, хорошо хоть тропинок с последнего снегопада успели натоптать изрядно. Алекс тоскливо посмотрел на юго-запад. Всего-то и надо пройти каких-то полтора десятка верст. И спуститься при этом вниз больше чем на три. А там… Там зеленые листочки на деревьях, молодая травка и ласковое теплое солнышко. И толпа очень злых османийских солдат.
Алекс зачерпнул горсть колючего снега и отправил ее в рот. С водой на перевале было еще хуже, чем с дровами. Снега вокруг сколько угодно, только растопить его опять же было нечем. И с патронами было совсем плохо. Оставалось по два десятка на винтовку. Точнее на стрелка, поскольку винтовок было в три раза больше, чем тех, кто мог их использовать. В строю оставалось
