Третий этаж взяли без боя. Внезапное нападение с тыла и напор штурмовиков сделали свое дело. Пятеро безоружных немцев сами вышли из квартир с поднятыми вверх руками. Скоморохов приказал одному из бойцов отвести пленных в тыл, остальным занять оборону на всех этажах. Он собрался спуститься на второй этаж, когда Милованцев позвал его в одну из квартир:
– Сержант! Немцы!
Скоморохов метнулся в квартиру, подбежал к окну, где стоял ленинградец. По улице, которая проходила перпендикулярно той, по которой они наступали, двигалась большая группа немцев. Их было не менее двадцати. Двое из них несли полутораметровые трубы со щитками. Это были гранатометы. Милованцев с тревогой посмотрел на сержанта.
– У них миномет и два «Панцершрека»! Надо их задержать! Если они откроют огонь по танку…
Скоморохов не дал Владимиру договорить, опыт Перемышля снова пригодился, решение мгновенно созрело в его голове.
– Давай вниз! Выкатывайте немецкое орудие на улицу, разворачивайте на фрицев. Готовьтесь их встретить. Я на крышу.
Он рванулся к лестнице, которая вела на чердак, оттуда через слуховое окно вылез на крышу. Скат крыши оказался пологим, но черепица была скользкой от снега. В создавшейся обстановке осторожничать не приходилось. Андрей побежал. Следующая крыша, покрытая жестью, была на полметра ниже, а скат круче. Скоморохов прыгнул, поскользнулся, упал на живот, стал съезжать вниз. Ладони тщетно цеплялись за гладкую поверхность. Край крыши неуклонно приближался, еще миг, и он мог оказаться распластанным на брусчатке улицы в пятидесяти метрах от немецких солдат. Неожиданно стопа левой ноги уперлась во что-то твердое. Спасением оказался раструб жестяной сливной трубы. Сердце под гимнастеркой бешено колотилось. Андрей кончиками пальцев вцепился в едва заметный выступ стыка жестяных листов кровли. Однако положение оставалось опасным, правая нога по колено свисала с края крыши. Скоморохову оставалось надеяться, что немцы не обратят на него внимания. Пронесло. Нависшая над городом канонада заглушила звуки на крыше, а внимание солдат вермахта было приковано к штурмовикам, которые уже выкатывали орудие на середину улицы. За ними поднималась белая пелена дыма. Это, используя дымовые гранаты, пошли на штурм бойцы Карапетяна. Андрей, цепляясь пальцами за стык и упираясь в раструб, осторожно подтянул правую ногу. Неторопливо он перекинул ППШ за спину, осторожно пополз вверх, используя для опоры стыки кровли, стену соседнего дома и трубы каминов. По коньку он добрался до соседней крыши, здесь скат был более пологим. Скоморохов подобрался к краю, глянул на улицу. Немцы были под ним. Они рассредоточились и были готовы атаковать штурмовиков. Один из немцев даже успел выстрелить из «Панцершрека» в пушку, второй приготовился это сделать. Андрей дрожащими от перенапряжения руками достал из подсумка гранату. Спустя полминуты она полетела вниз, за ней последовала вторая. Следом за гранатами в немцев полетели пули, выпущенные Скомороховым из автомата.
Когда Андрей вернулся, немцев уже не было. Наличие орудия, отпор штурмовиков, взрывы гранат и неожиданное нападение с крыши заставили фрицев ретироваться. Их преследованием занялись бойцы основной штурмовой группы под командованием Рукавицына, которая пришла на помощь передовой группе Скоморохова. Младший лейтенант похвалил штурмовиков группы за решительные правильные действия, за пленных, а затем обратился к Скоморохову:
– Что с танком?
– Гусеница повреждена. Думаю, что скоро починят.
– Добро. Впереди слева переулок, прочешите его, и за нами…
Основная группа ушла вперед, а Скоморохов стал готовить группу для прочесывания переулка, но выполнение задания пришлось на время отложить. В тылу, со стороны Т-34, раздалась стрельба. Андрей с несколькими бойцами бросился к танку. У боевой машины его встретили Арсений Голота и низкорослый командир экипажа. Рядом с гусеницами лежали два танкиста, у стены – раненный в ногу боец штурмового батальона. Скоморохов вопросительно посмотрел на Голоту:
– Что случилось?
– Фриц, паскуда, неизвестно откуда взялся. Вон оттуда, – Арсений указал на открытое окно на втором этаже, – из автомата полоснул, падлюка. Танкисты как раз гусеницу починили, инструмент собирали. Тут эта сволочь.
Командир танка добавил:
– Теперь от нас помощи немного. Пулеметчик и механик-водитель убиты, я ранен, – командир показал окровавленную кисть правой руки, – сейчас от «Резвого» одно название.
Голота предложил:
– Может, я пригожусь? Я ведь еще не забыл, как танком управлять.
Глаза командира танка загорелись.
– А ведь дело боец говорит. Выручай, сержант. Как замена придет, я его верну.
Скоморохов махнул рукой.
– Валяй! – глянул на Голоту, спросил: – Немец где, который стрелял?
Голота опустил голову.
– Ушел, гад. Похоже, через черный ход, а после скрылся в канализации или в подвале.
– Ничего, далеко не уйдет. Скоро им всем конец будет.
К вечеру город был полностью очищен от немцев.
* * *Красная армия наступала и с каждым днем приближалась к границам Германии. В память сержанта отдельного стрелкового штурмового батальона Андрея Скоморохова врезались названия рек Висла, Пилица, Варта и освобожденных польских городов Радом, Томашув, Яроцин – нелегкие воспоминания о тяжелых днях, кровопролитных боях и погибших соратниках. Уже были взяты Варшава и Лодзь, а армия всё двигалась вперед. Шел вперед и штурмовой батальон – передовой отряд корпуса. Андрей Скоморохов с удовлетворением смотрел на оставленную немцами технику. Смотрел и вспоминал тяжелый сорок первый год, отступление Красной армии. Теперь всё изменилось. Теперь они били и преследовали отступающего противника, не давая опомниться, закрепиться и оказать активное сопротивление. И всё же оно, по мере приближения к границе Германии, с каждым днем нарастало. Несмотря на это бойцы штурмового батальона, измученные боями, на танках и на грузовых автомобилях, опережая основные силы дивизии и корпуса, продвигались вперед. Продвигались, строго следуя приказу: не ввязываться в затяжные бои по уничтожению крупных гарнизонов и опорных пунктов. Это должны были сделать подразделения, которые шли следом. А потому рвали оборону немцев и коммуникации в их тылу, создавали для частей вермахта угрозу окружения, врывались в населенные пункты и шли дальше.
Одним из населенных пунктов стала польская деревенька. Маленькое поселение, дворов в двадцать пять, расположилось в лесу, на пологом холме, у подножия которого текла извилистая речка. Дальше, в километре от хутора, неподалеку от реки, на взгорке, находилась усадьба. Небольшой двухэтажный особняк из красного кирпича с хозяйственными постройками и невысоким, полутораметровым каменным забором. Чуть дальше, на холме, у
