На следующий день спокойствия не наступило. Пограничники выполняли оперативные задания, а двадцать девятого июня им было приказано срочно эвакуировать груз в Киев, так как передовые немецкие части подошли к городу и в связи с создавшейся сложной обстановкой командованием было решено оставить Львов. Утром следующего дня в него вошли немцы.

И снова грузовики ехали по дорогам, забитым беженцами и военными. Мотоцикл и «эмку» пришлось отдать сотрудникам управления НКВД, поэтому разместились в двух полуторках. Двенадцать человек, из них восемь пограничников, включая Скоморохова, – всё, что осталось от его бойцов. Прошло десять дней войны, уже не было в живых многих его сослуживцев, семьи Ковальчука, Вари, а он жил и даже не был ранен. Почему он, не нужный никому детдомовец, до сих пор жив? Кто оберегал его? Судьба? Бог? Родители, которых он никогда не видел?

Размышления прервала внезапная остановка. У моста через небольшую речку возникла непонятная суета. Шилохвостов и Скоморохов вышли из кабин грузовиков. К ним подошел высокий капитан с кривоватым носом.

– Командир батальона капитан Хижняк. Сколько у вас бойцов?

Шилохвостов нахмурился.

– Почему вы спрашиваете?

– С севера прорвалась группа немецких танков, по данным разведки, идут сюда. Вот-вот должны появиться. Мне поручена оборона моста и дороги, а оборонять с кем? У меня после предыдущих боев в строю двести девять человек осталось. Из них сто три человека были отправлены для ликвидации немецкого десанта. Сейчас в моем подчинении меньше роты. Командиров почти всех повыбили. С такими силами мне немцев не остановить. Тогда…

– Товарищ капитан, ничем не могу вам помочь. У меня особое задание. Я должен доставить груз в Киев в целости и сохранности. Он ни в коем случае не должен попасть в руки немцам.

Капитан усмехнулся.

– Что ж, бегите, спасайте свои шкуры, а мы здесь за вас повоюем!

Лицо Шилохвостова побледнело.

– Как вы смеете! Мы немца из Перемышля на второй день войны выбили…

– Извини, лейтенант, нервы. Сам пойми, что с ними будет, если я не удержу танки, – капитан Хижняк кивнул на дорогу, по которой шли беженцы, ехали повозки и грузовики с ранеными красноармейцами. – А сюда с запада ещё такие же бедолаги идут и наши части. Если немцы перережут дорогу и займут мост, они окажутся в окружении.

Шилохвостов опустил голову.

– Понимаю. Но помочь не могу.

– Да ладно, я тоже понимаю. Приказ надо выполнять.

Капитан собрался уходить, когда Скоморохов обратился к Шилохвостову:

– Товарищ лейтенант, разрешите остаться.

Шилохвостов внимательно посмотрел на Андрея, после недолгого раздумья ответил:

– Что ж, если решил, оставайся, но бойцам твоим со мной придется поехать.

– Есть остаться!

Капитан бросил на Скоморохова благодарный взгляд.

– Вот спасибо, младший лейтенант! Молодец! А то у меня командовать некому. Ты тут пока прощайся, а потом ко мне подходи. Я тебе ситуацию объясню.

Скоморохов попрощался с пограничниками, подошел к Шилохвостову.

– Прощайте, товарищ лейтенант.

– Не прощайте, Скоморохов, а до свидания. Кто знает, может, еще свидимся, и спасибо тебе за Львов. Если бы не ты, то не стоять мне сейчас на этом месте. Получается, младший лейтенант, что я теперь твой должник.

– Да что вы, товарищ лейтенант, какой долг. Война ведь.

Рядом вырос Бондаренко.

– Товарищ лейтенант, дозволите залишитися мени з товарищем младшим лейтенантом, дуже вас прошу.

Шилохвостов покосился на Бондаренко.

– Явился, не запылился. Что, Скоморохов, возьмешь бойца?

– Возьму.

– Что ж, долг платежом красен. Забирай Бондаренко себе.

Через десять минут грузовики перевалили через мост и помчались по дороге в сторону Киева. Скоморохов и Бондаренко смотрели им вслед, они не знали, суждено ли им встретиться вновь с боевыми товарищами.

Сентябрь 1944 года. Специальный проверочно-фильтрационный лагерь НКВД

Кисточка скользила по обшарпанному забору, накладывая на него свежий слой зеленой краски. Не отрываясь от работы, Скоморохов слово за словом, отрезок за отрезком восстанавливал в рассказе свое прошлое. Арсений Голота молча стоял рядом. Повествование Скоморохова так его увлекло, что он забыл про работу. Андрей закончил говорить, но продолжал красить. Он искренне надеялся, что после спецлагеря на пережитое им прежде вот так же, свежей краской, ляжет новый, более счастливый, период жизни, который поможет залечить душевные раны. Словно прочитав его мысли, Голота произнес:

– Да-а, помотала тебя судьба, как шаланду в шторм. Ничего, мы теперь наступаем, глядишь, и войне скоро конец придет. Главное, шоб с нами тут разобрались, да по справедливости всё решили.

Из нутра черной «тарелки» радиорепродуктора, закрепленной на столбе неподалеку от них, послышался голос Левитана. Передавали сводку Совинформбюро. Голота и Скомохохов замерли, жадно ловили каждое слово.

– Войска Ленинградского фронта, развивая наступление, 23 сентября овладели важным портом в Рижском заливе городом Пярну…

Они дослушали сообщение до конца, а вот дослушать песню «Бьется в темной печурке огонь» им помешал седоусый старшина.

– Скоморохов! Следуй за мной. Тебя на допрос вызывают.

Обстановка кабинета следователя не отличалась изысканностью: два старых стола, стулья, табурет, потертый кожаный диван, вешалка-стойка, шкаф с бумагами. Сам следователь, бледнолицый младший лейтенант лет двадцати пяти от роду, встретил Скоморохова не очень дружелюбно. Холодный взгляд, плотно сжатые губы, нахмуренные кустистые брови говорили о том, что сотрудник «Смерша» не испытывает особых симпатий в отношении подследственного. Младший лейтенант указал Андрею на табурет рядом со столом:

– Садитесь.

Скоморохов сел, табурет тихо скрипнул. Следователь бросил пристальный взгляд на Андрея, повернулся к соседнему столу, за которым сидел молодой худощавый стенографист с погонами сержанта.

– Готов?

Сержант кивнул головой:

– Так точно.

Однако начинать допрос младший лейтенант не торопился. Перебрал на столе бумаги, отхлебнул из стакана чай, закурил папиросу и лишь потом обратился к Андрею:

– Та-ак, Скоморохов Андрей Борисович, об ответственности за дачу ложных показаний вы предупреждены, а посему начнем допрос. При каких обстоятельствах вы попали в окружение, а затем в плен противника?

Вопросы посыпались один за другим: Где? Когда? Куда? Почему? Сколько? Андрей старался отвечать четко, не сбиваясь. Боялся, что любая заминка может вызвать подозрение у следователя отдела контрразведки «Смерш». За спиной Схоморохова скрипнула дверь. Следователь и стенографист встали, но хрипловатый голос усадил их на место.

– Продолжайте.

Отчего-то голос показался Скоморохову знакомым. Он хотел повернуться, но строгий взгляд младшего лейтенанта его остановил. Вопросы не кончились, утомительный допрос продолжался. От длительного сидения у Андрея затекла шея, заломило спину, но наконец младший лейтенант спросил:

– Когда и при каких обстоятельствах вы перешли линию фронта на сторону войск Красной армии?

Скоморохов ответил. С последним вопросом напряжение спало. Андрею показалось, что он скинул с себя тяжкую ношу. Следователь подошел к стенографисту взял у него протокол допроса, протянул Андрею.

– Пиши. С моих слов записано правильно и мною прочитано. Рядом поставь подпись.

Андрей исполнил требование следователя, отдал бумагу, запоздало с сожалением подумал, что даже не прочитал её содержания. Он надеялся, что на этом допрос окончен и уже собирался уходить, когда хрипловатый голос сзади произнес:

– Выйдите, мне надо потолковать с бывшим младшим лейтенантом