Рядом со зданием НКВД стояли несколько машин. Быстро сориентировавшись, подошли всей толпой к черной «эмке». У троих были командирские звания, лишь Малому и Яхненко досталась форма с сержантскими знаками различия, поэтому своим видом подозрения мы не вызывали. Но действовать нужно очень быстро. Достаточно какому-нибудь следаку пойти к камерам и…
В «эмке» тихо дремал водитель. Я просто сунул руку в открытое окно и, положив ладонь ему на затылок, легонько толкнул фейс водилы навстречу рулю. Раздался негромкий хруст, и, не успев даже вскинуть руки к лицу, водитель упал на баранку, повиснув на ней.
– Как его вынуть-то? – тихо спросил Яхненко.
– Садитесь назад и перетаскивайте к себе на колени, я за руль, Бурят на правое сиденье, будешь стрелком, если что случится.
Рассаживались недолго. Мотор автомобиля, чихнув, зарокотал, с хрустом врубив передачу, мы начали движение. Надеюсь, движение к новой жизни.
Месяц спустя
Бурят закидывал в кузов нехитрые пожитки своих родных и их самих. Да уж, месяц выдался еще тот. По ночам, укрываясь просто от каждого встречного, мы мотались по стране. Зачем? А родных-то куда, оставить чекистам? Благо мне повезло, и людей, в общем-то, было немного. Только у Яхненко оказались два родных брата, младшие, да мать, женщина лет сорока – сорока двух. Отец погиб в Финскую войну. Дальше всех пришлось ехать за родными Бурята. Вообще наш снайпер и отличный охотник Бурят носил совершенно неподходящее ему имя – Максим. Оказывается, это я уже позже узнал у его матери, она назвала его в честь писателя Горького. У Бурята была и мать, и совсем не старый отец, так же сорока лет, как и мать Яхненко. А также брат, мальчишка тринадцати лет. Почему отец Макса не на фронте, выяснилось сразу, у него не было правой кисти, в гражданскую потерял. Мы же все примерно одногодки, а значит, и родные у нас почти ровесники. Только Малой у нас реально молодой парнишка. Малого звали Лешка Маслов, наш следопыт оказался из Архангельской области и был он детдомовцем. Последний наш боец, Саня Смирнов, был из Нижнего Новгорода, у того оставались мать и две сестры, девчата-погодки, одной, Светланке, двенадцать, а Катюшке одиннадцать. Отец, как и у Сереги, погиб, только на Халхин-Голе.
Очень сложно уговорить родных бросить все и ехать с нами. Конечно, хуже всего пришлось именно с отцом Бурята. Пламенный большевик даже слушать не хотел о том, что нужно куда-то ехать, а точнее бежать. Даже когда ему обрисовали перспективы, он отказывался. Макс решил доверить это дело матери – и не прогадал. Мать просто сказала этому рубаке:
– Я за сына в огонь и в воду, а ты? – Тот, надувшись как индюк, отказался. А после еще и заявил, что у него больше нет сына. Мне, если честно, хотелось по-тихому открутить ему головенку, и все дела, но все-таки это был батя моего товарища. Да и что он знает? Сидит себе в тайге и пускай сидит. Придут, расскажет, как было, что пришли и уехали, а куда? Да хрен их знает. Макс, услышав такое от отца, сразу остыл и, обняв мать, ушел из дому. Я, чуток подумав, сказал напоследок:
– Вы извините нас, – мотнув головой, исправился: – Меня. Это я виноват во всем, что с нами случилось. Но я не дам своим людям умереть ни за что в застенках НКВД. Они честно сражались на фронте за Родину, представители которой объявили нас предателями и хотели расстрелять. Только на счету вашего сына больше полусотни фашистов, это только тех, что убивал он один, из винтовки. Скольких мы подорвали, скольких угробили за эти месяцы войны… Да не сосчитать! Вы не имеете права плохо думать о сыне. Даже если это противоречит вашим взглядам на жизнь, помогите просто по-отцовски.
– И что я должен сделать? – грустно, я даже удивился, спросил вдруг батя Максима.
– Просто не облегчайте работу тем, кто будет искать вашего сына, для того чтобы убить как собаку!
– Я с ними ничего общего не имел и не имею. Мне вообще противно то, что сделали со страной усатый и его приспешники. – Оба-на! А как же пролетарские лозунги? Видя мое недоумение, выразившееся в распахнутых глазах, мужчина добавил вдруг:
– Я, как потом придумали «ежовцы» – троцкист.
– А-а-а. Теперь понятно.
– Да что ты знаешь, молод ты еще, но что-то в глазах твоих говорит о том, что голова у тебя умная. Хоть я и плохо, по-вашему, поступил, но честно, – он говорит, как зомбированный политикой Троцкого, интересно, что еще ляпнет?
– Это ваше решение, но…
– Просто уходите, я не наведу на вас, отбрехаюсь. ОГПУ мне не страшно, или как теперь, НКВД?
– Да.
– Так вот, сбереги их.
– Сделаю, – коротко ответил я.
– Я тебе верю, иди!
Я просто ушел и, забравшись в машину, почти сразу выкинул из головы все произошедшее, слишком много было забот, чтобы думать обо всем.
С остальными вышло проще, матери и малолетние дети не сопротивлялись, сказали – надо, значит, надо. Так как Бурят жил на Байкале, то к нему мы ездили в последнюю очередь. Да, уходить я решил на восток. Куда? Так, подумав чуть, понял, что ехать нужно в Штаты. Там нет проблемы
