Очередные ягоды отправились в чистый котёл. Сыпанув сверху сахару и немного корицы, Хаос принялся методично мешать смесь, ожидая, пока она закипит, и втайне прося свою счастливую звезду, если таковая вообще имеется, перестать поворачиваться к нему тылом и наконец продемонстрировать своё лучезарное личико. В конце концов он не так уж много просит. Всего лишь возможность сварить варенье в первый и, вероятнее всего, последний раз за свою долгую ленивую жизнь!
Только не зря говорят: беда не приходит одна. И в тот самый миг, когда он стоял перед нелёгким выбором: бросить в закипающую смесь горсть гвоздики или нет, наверху что-то грохнуло, брякнуло, матюгнулось… И на застывшего от неожиданности, застигнутого врасплох стихия из открывшегося внезапно портала рухнуло громко ругающееся, икающее, обдавшее распластавшегося на полу Хаоса отменным перегаром и излишне пернатое нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся слишком уж знакомым ему эр-ханом… в совершенно непотребном состоянии!
– Едрит твою кочерыжку… – выдавил придавленный немалым весом мужчина, стараясь понять, каким макаром это вообще оказалось на его кухне. Что через портал, это и ёжикам понятно. Что с помощью кого-то – и к гадалке ходить не надо! Вопрос был только один: у кого хватило сил, наглости и нахальства совершить такой финт ушами?!
Между тем насквозь проспиртованное тело признаков жизни не подавало и слезать с облюбованного места не собиралось, крепко прижимаясь к мужчине. И словно этого было мало, на плите рванул очередной котёл, окрасив и без того потемневший потолок ещё одним чёрным пятном.
Саламандры в очаге ехидно защёлкали, танцуя победный танец. И даже не думая устыдиться своего злорадства в отношении хозяина, когда тот показал им кулак. Хаос только зубами заскрежетал, в который раз проклиная тот день, когда заключил контракт с этими чудовищами. И что его тогда дёрнуло брякнуть во всеуслышание: «Какие милые ящерки»? Кто ж знал, что именно этой фразой он свяжет себя и сию обнаглевшую и охамевшую вконец банду?!
– Слушайте, господин эрхан, а не слезть бы вам? – пропыхтел Хаос, пытаясь спихнуть с себя хмельного, напившегося до синих гномиков (и кому только виделось такое безобразие-то?) гостя. Пернатый пьяница двигаться с места не пожелал, обхватив хозяина дома и стискивая его в железных объятиях. – Господин Эристай, поимейте если не разум, то хотя бы чью-нибудь совесть! И слезьте с меня наконец!
– Ась?! – Тело вздрогнуло, сжало крепче стихия в объятиях и счастливо пробормотало, обдав гремучей смесью перегара: – Ни… солнышко моё крылатое… Я так по тебе скучал! Я так тебя люблю! Не сбегай больше, моя красавица…
– Да ну на фиг! – Вытаращившись на незваного гостя, Хаос с минуту переваривал озвученные комплименты.
С одной стороны, ему льстило, что его сочли красивым и даже любили. С другой – напрягало, что такие признания делал пьяный нелюдь, к тому же одного с ним пола. Да ещё и умудрившись каким-то образом перепутать его с девушкой! Нет, он, конечно, осознавал, что симпатичен, обаятелен и привлекателен. Но не настолько же!
– Я так виноват, так виноват…
– Господин Эристай…
– Я так по тебе скучал! Дай я тебя поцелую!
– Эристай, чтоб тебя упыри крепко обняли и понадкусывали! Слезь с меня немедленно!
– Ну, лапочка, ну, не ругайся… У меня головка бо-бо…
– В ротике кака, а мозги улетучились в тот самый момент, когда ты впервые согласился выпить! Но будь любезен, сними с меня свою отягощённую алкоголем тушку и покинь мой дом! – Тут Хаос ощутил то, что ввергло его в состояние лёгкой степени охренения. Постепенно усиливающейся до того момента, пока стихий просто-напросто не заорал, прямо в ухо гостя: – Ты ещё и лапаешь меня, пьянь подзаборная?! В каком месте я тебе на девушку похож, Эристай?! А ну убрал лапы! – И с этими словами эрхану прилетело. В лоб. Поварёшкой, которую, извернувшись, Хаос умудрился-таки вытащить из-за пояса, чтобы от души, со всей щедростью врезать ею по твёрдой поверхности, именовавшейся головой лучшего шпиона Сайтаншесса.
Звон стоял… Колокола от зависти ржавеют! Но чудодейственность такого приёма нельзя отменить. Распластавшийся на стихии мужчина соизволил оторвать буйную голову от груди оного и встретиться взглядом с потемневшими от сдерживаемого желания прибить эту пьянь глазами хозяина дома. После чего икнул, мигнул и расплылся в радостной улыбке:
– Ла-а-а-почка моя! Дай я тебя поцалую!
– Не дам, – резко откликнулся Хаос, решив повторить опыт и вновь врезать по голове Сайтоса половником. И пока жертва собственной любви к спиртному пыталась отойти от удара, умудрился столкнуть демона с себя на пол и подняться на ноги. Продолжая ворчать себе под нос:
– Охренели они там. В корень. Вконец. В… Да чтоб к ним писец полярный на пару столетий в гости припёрся! Чтоб им жить было весело и не скучно в компании вечного закона подлости! Да чтоб…
– Эм… А где я?! – раздался робкий голос с пола. Глянув на недоумённо моргающего гостя, потирающего лоб, Хаос не выдержал и приложил его снова. В третий раз. На счастье. И явно удачно, потому что Сайтос вскрикнул, икнул и выдал, выпучив глаза от изумления: – Хаос?!
– Нет, – категорично откликнулся стихий, скрестив руки на груди и гневно взирая на эрхана. – Я та милая девица на выданье, которой ты в любви признаваться изволил. И знаешь что? – Язвительность в голосе Хаоса можно было черпать ковшом, и то не факт, что получится вычерпать. – Я согласен!
– На что?!
– На свадьбу, конечно! – показательно удивился такому невежеству стихий и, прижав руки к груди там, где билось сердце, томно вздохнул: – Я мечтал об этом… всю свою жизнь! Я уже вижу нашу церемонию! Я – весь в белом… Ты – весь в зелёном… Повелительница рыдает, Повелитель роняет скупую слезу… Аста тискает Танориона, Сэмира оплакивает мою свободу и невинность на плече своего тёмного эльфа… А Дэни будет тащить мой шлейф! Слышишь, Эристай? Костюм обязательно с длинным шлейфом! Иначе не соглашусь и в наряде невесты будешь ты!
– Я… Я не хочу! – Видимо, медленно, но верно алкоголь покидал головушку демона, и до него начинало доходить, где он и с кем. – Я это… Я случайно!
– Ничего не знаю! – категорично откликнулся Хаос, испытывая злорадную радость при виде, какие муки отражались на лице Сайтоса.
Тому было и стыдно, и себя жалко, и смешно, и по-прежнему ещё пьяно… Но больше всего ему хотелось оказаться как можно дальше от вредного злопамятного стихия, сейчас наслаждавшегося мучениями своей внеплановой жертвы.
