Два работорговца, последовавшие за нами в хижину, принялись яростно протестовать и обзывать нас лжецами и убийцами. Они орали, что их торговля вполне законна, им была обещана защита. Торговцы потребовали, чтобы я предстал перед судом за убийство и заплатил серебром штраф за отнятые мною жизни. Веостан все это терпеливо выслушал.

– Вы принесете присягу на суде? – спросил он у них.

– Принесем! – ответил один из них.

– Вы под присягой расскажете, как все было?

– Он должен возместить нам ущерб!

– Господин Утред, – повернулся ко мне Веостан, – ты оспоришь показания, данные этими людьми под присягой?

– Оспорю, – подтвердил я.

Однако оказалось, что упоминания моего имени было достаточно, чтобы унять воинственный дух у этой парочки. Они ошеломленно уставились на меня, а потом один из них пробормотал, что Халфдан всегда был несговорчивым дураком.

– Значит, вы не будете давать присягу в суде? – уточнил Веостан, но торговцы уже пятились прочь. Через секунду их и след простыл.

Веостан усмехнулся.

– Предполагается, – сказал он, – что сейчас я должен арестовать тебя за убийство.

– Я ничего не делал, – покачал головой я.

Он перевел взгляд на красное от крови лезвие Вздоха Змея.

– Я вижу, господин.

Я шагнул к Халфдану, разрезал на нем тунику и увидел под ней кольчугу, а еще, как я и ожидал, кошель. Именно этот кошель, набитый монетами, причем золотыми, и встал на пути моего ножа.

– Что нам делать с рабами? – поинтересовался Веостан.

– Они мои, я только что купил их, – ответил я и протянул ему кошель, предварительно взяв оттуда несколько монет. – Этого должно хватить на бревна для палисада.

Он пересчитал монеты и восторженно уставился на меня:

– Ты – ответ на мои молитвы, господин!

Мы доставили рабов в таверну в новом городе, сакском поселении к западу от римского Лундена. Монетами, взятыми из кошеля Халфдана, я расплатился за еду, эль и одежду. Финан поговорил с освобожденными нами рабами и заключил, что из шестерых из них получатся хорошие воины.

– Если только нам нужны воины, – добавил он.

– Ненавижу мир, – пробурчал я, и Финан расхохотался.

– Что делать с остальными? – спросил он.

– Пусть идут куда хотят. Они молоды, выживут.

Пока мы с Луддой разговаривали с девушками, отец Катберт во все глаза таращился на них. Он был очарован темнокожей, которую, как выяснилось, звали Мехразой. Она казалась старше других: на вид ей было лет шестнадцать или семнадцать, остальным же – года на три-четыре меньше. Когда девицы поняли, что им ничего не грозит или опасность хотя бы на время отодвинулась, они заулыбались. Итак, у нас было две сакские девушки – их захватили на побережье Кента в ходе налета франков, две девушки из Франкии, таинственная Мехраза и больная фризка.

– Девицы из Кента могут отправляться домой, – сообщил я Лудде и отцу Катберту, – четверых вы отвезете в Фагранфорду. – Выберите из них двоих. Научите всему, что они должны знать. Остальные смогут работать на ферме или на кухне.

– С удовольствием, господин, – проворковал отец Катберт.

Я устремил на него многозначительный взгляд.

– Если будешь дурно обращаться с ними, – предупредил я, – тебе не поздоровится.

– Да, господин, – покорно произнес он.

– А теперь в путь.

Я отрядил Райпера и еще десяток дружинников для охраны девушек во время путешествия, мы же с Финаном вернулись Лунден. Я любил этот город, и только здесь можно было разузнать обо всем, что творилось во всей Британии. Я поболтал с торговцами и с путешественниками и даже выслушал одну из бесконечных проповедей Эркенвальда – не потому, что нуждался в его совете, я просто хотел знать, что церковь рассказывает своей пастве. Епископ говорил хорошо, в его послании содержалась именно та мысль, которую хотел донести до людей архиепископ Плегмунд.

– Мы подавлены войной, – вещал Эркенвальд, – мы плаваем в море слез вдов и матерей. – Он знал, что я нахожусь в церкви, и посмотрел туда, где я стоял, а потом указал на недавно расписанную стену, где Мария, мать Христа, рыдала у подножия креста. – Когда мы убиваем, то вынуждены нести бремя той же вины, что несли римляне! Мы дети Господа, а не агнцы, идущие на заклание!

Были времена, когда Эркенвальд проповедовал кровопролитие и призывал к мести данам-язычникам, но наступление девятисотого года каким-то образом убедило церковь в необходимости обязать нас хранить мир, и, кажется, эти молитвы были услышаны. Хотя рейдеры и устраивали набеги на приграничные территории и уводили скот, армии данов не шли нас завоевывать.

В середине лета мы с Финаном отправились в плавание на одном из кораблей Веостана и, спустившись вниз по реке, добрались до широкого устья, где я когда-то провел немало времени. Мы приблизились к Бемфлеоту и увидели, что даны даже не попытались отстроить сгоревшие форты. В Хотледже чернели остовы сожженных нами судов. Мы спустились дальше на восток, туда, где Темез впадает в великое море, обследовали мелководье возле Сеобирига, городка, где команды данов устраивали засады для торговых судов, шедших в Лунден или из него. Любимое место их стоянки также оказалось пустым. То же самое мы обнаружили и на южном берегу эстуария. Там не было ничего, кроме птиц и глины.

Мы на веслах поднялись вверх по излучинам реки Медвэг до бурга, расположенного недалеко от Хрофесеастра, и там я увидел, что бревна некогда мощного палисада на высоком укрепленном берегу сгнили точно так же, как в Лундене. Правда, огромный штабель свежих дубовых бревен говорил о том, что кто-то собирается ремонтировать оборонительное сооружение. Наше судно причалило к пристани у старого римского моста, мы с Финаном сошли на берег и направились к дому епископа рядом с высокой церковью. Управляющий поклонился, а когда услышал мое имя, не решился просить, чтобы мы сдали мечи. Просто проводил нас в уютную комнату и велел слугам принести эля и еды.

Епископ Свитвульф и его жена прибыли час спустя. Епископ – седой, с длинным лицом и трясущимися руками – выглядел обеспокоенным, его миниатюрная жена тоже нервничала. Она поклонилась мне, наверное, раз десять, прежде чем сесть.

– Что привело тебя сюда, господин? – спросил Свитвульф.

– Любопытство, – признался я.

– Любопытство?

– Я вот все гадаю, почему даны затихли, – пояснил я.

– Потому что они что-то затевают. Никогда не доверяй молчащему дану. – Свитвульф повернулся к жене. – Кажется, ты хотела дать указания кухаркам?

– Кухаркам? Ах да! – Она встала, потопталась на месте и ушла.

– Так почему даны затихли? – спросил у меня Свитвульф.

– Зигурд болеет, – предположил я. – Кнут занят своей северной границей.

– А Этельвольд?

– Напивается в Эофервике, – сказал я.

– Зря Альфред не придушил его, – буркнул Свитвульф.

Епископ с каждым мгновением вызывал у меня все большую симпатию.

– Надеюсь, ты не проповедуешь мир, как остальные? – поинтересовался я.

– О, я проповедую то, что мне велят, но одновременно углубляю ров и заново строю стену.

– А олдермен Сигельф? – Этот человек был олдерменом Кента, военным предводителем графства и его