– Это принадлежало одному северянину, – рассказал мне Фритьоф. – Погиб в Уэссексе.
– Оно из сосны? – уточнил я, ощупывая обшивку.
– Полностью из ели, – ответил Фритьоф.
– Я бы предпочел дуб, – ворчливо произнес я.
– Давай золото, и у тебя будет корабль из лучшего фризского дуба, – сказал Фритьоф. – Но если хочешь пересечь море этим летом, придется довольствоваться елью. Оно хорошо построено, и у него есть мачта, парус и такелаж.
– А весла?
– У нас куча отличных весел из ясеня. – Он провел рукой по форштевню. – Его нужно немного подлатать, – признался Фритьоф, – но вообще оно молодчина. «Дочь Тюра».
– Так оно называется?
Фритьоф улыбнулся:
– Вот именно.
Он улыбался, очевидно потому, что Тюр, бог битвы и поединков, лишился, как и Фритьоф, одной руки, правой, – ее откусил обезумевший волк Фенрир.
– Его владелец любил Тюра, – добавил Фритьоф, продолжая поглаживать форштевень.
– А у него есть носовая фигура?
– Что-нибудь подыщу.
Мы поторговались, правда без всякой ожесточенности, вполне миролюбиво. Я предложил за судно остатки своего серебра, а также всех наших лошадей, седла и упряжь. Фритьоф сначала потребовал сумму раза в два больше стоимости всего этого добра, хотя на самом деле он был рад избавиться от «Дочери Тюра». Может, когда-то это судно и отличалось быстроходностью, но сейчас оно явно устарело. Чтобы обеспечить безопасность корабля, требуется пятьдесят-шестьдесят человек, а на «Дочери Тюра» команда не могла бы превышать тридцати человек. Зато для моей цели этот корабль подходил идеально. Если бы я не купил его, судно, подозреваю, разломали бы на дрова, да и, если честно, купил я его дешево.
– Оно доставит тебя во Фризию, – заверил меня Фритьоф.
Мы плюнули на ладони, пожали друг другу руки, и я стал владельцем «Дочери Тюра». Мы купили деготь и еще два дня конопатили корабль, забивая в щели густое месиво из горячего дегтя, конского волоса, мха и овечьей шерсти. На луг, где стояли корабли, со склада доставили мачту, парус и бегучий такелаж, и я велел своим людям переселиться из таверны на судно. Для ночевки мы соорудили навес из парусов.
Судя по всему, мы очень полюбились Фритьофу, или он просто радовался тому, что благодаря нам судно возвращается на воду. Он не раз приносил эль на лужайку, расположенную в четырех или пяти сотнях шагов от крепостного вала Снотенгахама, пил с нами и рассказывал истории о давних битвах, а я – о своих путешествиях.
– Как же я скучаю по морю, – снова произнес он.
– Пошли с нами, – пригласил я его.
Он с сожалением покачал головой:
– Ярл Зигурд – хороший господин, он заботится обо мне.
– Я увижу его перед отходом? – спросил я.
– Сомневаюсь, – ответил Фритьоф, – он с сыном отправился на помощь нашему старому другу.
– Хэстену?
Фритьоф кивнул.
– Ты прожил у него всю зиму?
– Он все обещал, что к нам присоединятся другие отряды, – сочинил я. – Говорил, что они придут из Ирландии, но никто так и не пришел.
– Прошлым летом ему сопутствовала удача.
– Пока саксы не увели его флот, – мрачно напомнил я.
– Утред Беббанбургский, – так же мрачно произнес Фритьоф, затем прикоснулся к молоту, висевшему у него на шее. – Сейчас Утред взял его в осаду. Ты поэтому ушел оттуда?
– Я не хочу погибать в Британии. Так что да, поэтому.
Фритьоф улыбнулся:
– Утред погибнет в Британии, дружище. Ярл Зигурд отправился убивать этого мерзавца.
Я тоже прикоснулся к молоту.
– Да подарят боги победу ярлу, – с благоговением произнес я.
– Достаточно прикончить Утреда, – сказал Фритьоф, – и Мерсия падет, а когда умрет Альфред, падет и Уэссекс. – Он улыбнулся. – Зачем кому-то спешить во Фризию, когда вокруг творятся такие дела?
– Я скучаю по дому.
– Перенеси свой дом сюда, – с жаром посоветовал Фритьоф. – Присоединяйся к ярлу Зигурду, и вскоре ты сможешь выбрать себе поместье в Уэссексе. Потом заведешь с десяток сакских жен и заживешь как король!
– Но ведь сначала придется убить Утреда? – Я изобразил сомнение.
Фритьоф опять притронулся к амулету.
– Утред умрет, – отрезал он, и в его голосе не слышалось ни доли сомнения.
– Многие пытались убить его, – продолжал я. – Вот Убба, например!
– Утред никогда не противостоял ярлу Зигурду в бою, – возразил Фритьоф, – да и ярлу Кнуту тоже, а у ярла Кнута меч быстрый, как жало змеи. Утред умрет.
– Все умирают.
– Его смерть предопределена, – продолжал гнуть свое Фритьоф и, увидев мою заинтересованность, снова прикоснулся к молоту. – Есть колдунья, – пояснил он, – и она увидела его смерть.
– Где? Когда?
– Кто знает? – пожал он плечами. – То есть она-то знает, я полагаю, и именно это колдунья пообещала ярлу.
Я неожиданно ощутил странную ревность. Что, Эрсе и на Зигурде скакала верхом, как на мне? Но потом подумал: Эльфаделль предсказала мою смерть Зигурду, но отказалась предсказать ее мне, и это означает, что либо она солгала одному из нас, либо та самая Эрсе, несмотря на ее божественную красоту, совсем не богиня.
– Ярлу Зигурду и ярлу Кнуту судьбой предназначено сразиться с Утредом, – продолжал Фритьоф, – и пророчество утверждает, что ярлы победят, Утред погибнет, а Уэссекс падет. И все это означает, что ты, дружище, теряешь величайший шанс.
– Может, я и вернусь. – Возможно, однажды я действительно вернусь в Снотенгахам: ведь если мечта Альфреда объединить все земли, где говорят по-английски, станет реальностью, придется гнать данов прочь из этого города и всех остальных между Уэссексом и неспокойной границей с Шотландией.
По ночам, когда затихали любители попеть в тавернах Снотенгахама и переставали брехать собаки, часовые, охранявшие корабли, приходили к нашим кострам и делили с нами еду и эль. Так повторялось три ночи подряд, а на утро следующего дня мои люди с песнями по каткам спустили «Дочь Тюра» на воды Трента.
Понадобился еще день, чтобы загрузить корабль балластом, и еще полдня, чтобы, перераспределив камни, слегка задрать нос судна и тем самым увеличить его скорость в походе. Я предполагал, что в днище обязательно появится течь – ведь все корабли протекают, – но к вечеру второго дня мы так и не обнаружили никаких признаков воды в трюме выше камней. Фритьоф принес обещанные весла, и мы поднялись на несколько миль вверх по течению, а затем спустились вниз. Уложили мачту на две опоры, сверху – свернутый парус и загрузили свои пожитки на крохотную полупалубу на корме. Оставшиеся несколько серебряных монет я истратил на бочонок эля, два бочонка вяленой рыбы, сухари, соленый бекон и огромную голову твердого, как камень, сыра, завернутую в холстину. Уже в сумерках Фритьоф принес нам вырезанную из дуба голову орлана, которой предстояло занять свое место на носу.
– Это подарок, – сказал он.
– Ты добрый человек, – совершенно искренне ответил я.
Он наблюдал, как его рабы
