Естественно, что вылечить себя полностью имеющимися силами не получилось бы при всём желании. Слишком изрядные имелись повреждения бренного тела. Поэтому Труммер основные усилия сосредоточил на регенерации внутренних тканей. Благо ещё, что кости оставались целы (если не считать боль в одном ребре), а какие-либо открытые раны отсутствовали.

Мало того, имелись опасения: залечит он наружные раны, ожоги и потёртости, а тут и врач явится для осмотра. Что после этого подумает? За кого примет? И что предпримет?

Пришлось лечить болезненные ушибы, явственные растяжения и трещинку пострадавшего ребра. Ну и глаза следовало восстановить, хотя бы до уровня «морщусь, плачу, но всё-таки что-то с трудом различаю». И времени на это ушло порядочно, часа три, не меньше. И все эти часы больной находился в полном одиночестве. С одной стороны, хорошо, никто не мешал и не отвлекал. Шум в коридоре и ажиотаж вокруг интенданта давно стихли. Но с другой стороны, куда запропастилась сиделка? Могла бы водой напоить или бульоном прикормить… Или у неё неприятности возникли из-за хамоватого ухажёра?

«Да и женщин порой понять невозможно, – философствовал а’перв, пытаясь посторонними мыслями вогнать себя в сон. – Вначале оттолкнёт самца, а потом слезами умывается, жалея, что тот не проявил должной настойчивости. Полно таких случаев… Вот и помогай после этого слабым и ущемлённым…»

Заснуть никак не удавалось по банальной причине: хотелось кушать неимоверно. И пить! И снова кушать. А так как к больному никто не наведывался, его возмущение росло в геометрической прогрессии. Дошло до того, что Поль уже собрался вставать и самостоятельно отправляться на поиски госпитальной столовой.

Повезло. Наверное… Чуть раньше раздался звук открываемой двери, послышались шаги нескольких человек и вполне узнаваемые голоса:

– Почему мне сразу не сообщила? – строго вопрошал врач, ещё недавно угрожавший какому-то чиновнику своей отставкой.

– Так с этим интендантом всё закрутилось, пока его откачивали. А потом вы ушли куда-то… А меня жандарм измучил составлением протокола. Сволочь! Ну а я, помня…

– Забудь про жандарма. В остальном – молодец! Всё правильно сделала. И от бульона ему хуже не станет. А мы сейчас посмотрим… Неужели спит?

Труммер ощутил лёгкие касания к своей руке, и тут же еле слышно выдавил из себя:

– Пить! – А чтобы быстрей принесли нужное, уже гораздо громче добавил: – И супчика…

– О-о-о! Явный прогресс! – хохотнул довольный врач. – То при смерти валялся, а то аппетит прорезался. Но это хорошо… Давай, организуй ему опять бульона! – Это он кому-то третьему распорядился. Похоже, ещё одна сиделка или медсестра, потому что быстро умчалась за едой. Тогда как знакомая уже женщина дала болезному попить. Ещё и извинялась при этом:

– Вон как получилось из-за одного мерзкого интенданта… Только сейчас смогла сюда вернуться…

Напившись от души, Поль пробормотал, нечётко выговаривая слова:

– Слышал я, как этот насильник пытался тебя прямо здесь поиметь…

Выраженное сочувствие неожиданно вызвало у врача и у сиделки короткие смешки.

– Натуральный извращенец! – фыркнула она с презрением.

– И судьба его за это уже наказала! – не скрывая злорадства, добавил он. – Теперь этот тип долго будет восстанавливаться после инсульта.

Несмотря на собственное участие в наказании интенданта, Труммер постарался скрыть одолевающие его недоумения. Конечно, мужчина себя вел нехорошо по отношению к слабой женщине, но что в этом такого извращённого? Или тут совсем иные законы и понятия? Всё-таки иная плоскость, иной мир, иные традиции. Скорей всего и иные воззрения на любой флирт, если судить по длительному пребыванию сиделки у какого-то жандарма.

«Тоже надо быть осторожным в высказываниях! – стал настраивать себя поощер. – Иначе сразу раскусят, что я чужак и враг. А мне бы ещё сутки, двое продержаться, не раскрываясь».

Сомнения немалые имелись и в том, поверят ли в его «временную амнезию»? Не слишком ли он себя живчиком показал? И не нагрянет ли прямо к кровати больного тот самый вездесущий жандарм? Потому что обрадованный врач приступил к первым, видимо, давно приготовленным вопросам:

– Раз говорить начал и кушать требуешь – значит, выживешь в любом случае! Но сразу говори, если что, где болит?

– Горло… – шипел больной. – И голова… И шея…

– А как ты думал! Вообще удивляюсь твоей выживаемости. Чуть не сгорел, да и попросту утонуть мог. Помнишь, как в воде оказался?

– Не-а…

– А что помнишь?

– Взрыв!.. Страшный взрыв…

– Чем конкретно занимался в момент взрыва?

– Не помню… Вроде как взбешенный капитан кого-то ругал.

– По какому поводу велась ругань?

– Только и понял, что кого-то он обзывал косорукими…

– Могло такое быть, что провинился кто-то из пушкарей?

– Вполне…

Перед каждым ответом Поль делал заметные паузы, тяжело вздыхал, постанывал порой и пытался прокашляться. Тут и без медицинского образования становилось понятно, что задаваемые раненому вопросы неуместны. Да и очередную порцию бульона принесли, которая была выпита с немалым воодушевлением. А после неё речь пострадавшего стала вообще тиха и неразборчива. Типа, засыпать он стал.

– Назови своё имя! – последовало очередное распоряжение.

– Гы… хы… – последовало совсем уж слабое и несуразное бормотание. Доктор на это отреагировал с недовольным ворчанием:

– Ишь ты, в сон его потянуло! – затем добавил более благодушно: – Ну и пусть отсыпается! – после чего, дождавшись пока останется в палате только одна сиделка, наконец-то обратился к ней по имени:

– Оюкен, пока никому не говори, что этот больной пришёл в сознание и может говорить. Пусть пока сил набирается, а чуть позже я с ним сам потолкую.

– Хорошо, – с готовностью отозвалась Оюкен. – А если он опять есть потребует? И не только бульон?

– Можешь кормить его жидкими кашками и перетёртым овощным пюре. Ближе к вечеру я его вновь тщательно осмотрю и тогда решу окончательно, сдавать его жандармам или нет.

Врач ушёл, а Труммер от страха и неожиданности затаил дыхание.

«Чего это он?! При чём тут жандармы?! – заметались панические мысли в голове. – В чём я проговорился? И не пора ли отсюда срочно бежать? Прямо сейчас?.. А может, следовало и этого эскулапа оглушить воздействием?..»

Но тот уже ушёл. Да и не хотелось таким брутальным способом благодарить своего спасителя. И уж тем более не хотелось отбирать силы у оставшейся в палате сестры милосердия. Или как они тут называются?

Зато теперь следовало понять, где и в чём он прокололся. Или это такая фигура речи прозвучала в словах доктора? Мол, каждого, кто выздоровел или смог говорить, надо предоставить на допрос жандармам? И ничего в этом страшного нет? И переживания доктора понятны: жёсткий следователь не станет деликатничать с больным, запросто угробит труд целителей, преследуя только свои, конкретные цели.

«Так что нервничать не надо, – сам себя успокаивал а’перв. – Лучше не терять время и постараться втереться в доверие к этой Оюкен. Чем больше она расскажет, тем больше для меня появится ориентиров в этом мире. А чем её можно зацепить и подтолкнуть к разговорчивости? Правильно! Ещё раз посочувствовав по поводу недавнего инцидента.