Теперь я знаю, кто его тень. Вся жизнь Оскара и он сам сжались до этого угловатого силуэта.

– Тебе пора, Шейра, – цедит гость из прошлого. – Отдай Ларсу Линду и Ника. И… – Он сует мне в карман ключи от хот-рода. – Пусть Кир ездит, когда захочет.

– Да… Хорошо, – выдавливаю я. – Мне жаль.

Странная фраза для сотни смертей.

Я шагаю за порог. Трасса разлагается на солнце. Полуденный свет слепит, злится, что его не пускают к черной кляксе. Уж у него-то есть корректор. Уж он-то выведет пятно.

Я захлопываю дверь, но не двигаюсь с места. «Что-то» зовет меня, хватает за локоть и толкает к замочной скважине. Шелест листвы и цокот чьих-то каблуков сплетаются с яростными восклицаниями:

– Здесь нельзя! Нельзя! Да что я тебе объясняю! Людям запрещено слышать это! – разоряется Такер.

Я вижу лишь маленький участок зала: силуэт того, кто ошибся в тысячный раз, его дирижера, шляпу на столе, гору бумаг.

– Мой дом на отшибе. До ближайших многоэтажек идти и идти, – отвечает Оскар. – Пожалуйста, Такер. Пожалуйста.

– Закон не позволяет…

– Не смеши. Кем бы ты был без меня?

– Кем бы ты был без меня? – гаркает ищейка.

– В этом доме все началось. Пусть и закончится здесь же.

– Ладно. Здесь так здесь, – сдается тот.

А потом появляется «что-то». Пистолет срастается с пальцами Такера.

Оскар прав. Некоторым историям лучше жить в фильмах.

Я вяну, умираю и вновь возрождаюсь, распадаюсь на атомы, а за стеной воссоздается старый мир. Машина времени отправляется.

Такер медлит. Готовится.

Горло обжигает злость. Слова сочатся сквозь зубы, и я мечтаю их выплюнуть. Оскару в лицо.

В городе это запрещено. Правительство бы не позволило. А Такера… Такера нужно обнулить.

Я дергаю за ручку. Ищейка прячет пистолет за спину.

– Что вы творите, черт возьми?! – глотаю я слезы. – Отдайте его мне! Отдайте!

– Ты что-то забыла, Бейкер? – осведомляется Такер, преграждая мне путь.

– Не надо, – молю я. – Как вы могли…

– Успокойся, солнышко, – чеканит Оскар. – Ты не понимаешь.

– Да, не понимаю! Отдайте мне пистолет! Я отнесу его Семерке, и вас обнулят!

– Уходи.

– Да что с вами?! Неужели вы сдались? – Я пинаю поломанный сервер.

– Что со мной? Я искалечил жену, затем – искалечил весь город. Сколько людей погибло из-за меня? Много, Шейра. Очень много, – фыркает Оскар и хлопает ищейку по плечу. – Дай мне минуту, Такер.

Тот растворяется в полуденных лучах, но его тень остается здесь – дирижировать.

– Подумайте о Линде, – шепчу я.

Оскар подплывает к окну. Половицы больше не скрипят. Дом умолк. Город вот-вот его переварит, так зачем тратить силы?

– Я только о ней и думаю.

– Вы слабак! У каждого есть скелеты в шкафу! Но лишь единицы оживляют их и всучивают им пистолеты!

Оскар смеряет меня ледяным взглядом.

– Чего ты добиваешься? Можешь не рассказывать, как пятнадцать лет назад всадила ножницы в шею Ника. – Он не называет меня солнышком, а в голосе нет прежней заботы. – Ты ошиблась всего раз. И то – не до конца. А я… я устал возрождаться. Ты – нет. Пользуйся этим. Я в свое время пользовался.

– Умоляю, не надо. Когда приедут другие члены Семерки? Они ведь должны приехать?

– Нет. Приедут Утешители из первого блока. Я договорился с правительством. Они разрешили мне.

Нет. Вранье. В городе нет оружия. Наш мир создан, чтобы следующие поколения забыли, как гремят взрывы и стреляют автоматы.

Иначе… зачем нужна карма?

– Не верю, – шиплю я. – Не верю! Это против правил!

– Они предоставили мне выбор. Я создал такой город. Я. – Оскар жадно втягивает воздух. – Такер не посмел отказать.

– Почему?

Зал теряет четкие очертания. Мы превращаемся в два разбитых зеркала. В нас нельзя смотреться. Мы – плохая примета.

– Я из того мира. Обнуление… Нет, это не для меня.

Мой кукловод обрезал нити. Теперь я свободна.

– Ник бы не принял этого.

– По-твоему, седые волосы – справедливое наказание за столько смертей? Я решил сразу после той ночи. Уходи. И попытайся возродиться. Чтобы Ник принял.

Ваше место в фильме, Оскар. Почему вы здесь, передо мной?

Зал выплевывает меня на улицу. Я едва переставляю ноги.

– Примирись с прошлым, солнышко. И с настоящим – тоже.

За спиной шаркают чьи-то ботинки – наверное, Такера, – и захлопывается дверь.

Не смотреть на небо. Не искать ту кабину.

Я шагаю по трассе. Где-то у горизонта – центральная улица. Где-то снуют люди и шелестят голоса. Из окон какого-нибудь небоскреба льется музыка. Все по-прежнему. У кого-то рабочий день. Кто-то готовит обед. Кто-то бьет посуду и пакует вещи.

А стены старого офиса скоро захлебнутся в крови. Беспокоиться не о чем – Утешители все отмоют. Город заботится о своих жителях. Даже о мертвых.

Секунда – сквозь подошвы балеток ступни прожигает асфальт. Вторая – поле замолкает. Третья – леденеют пальцы.

Я не хочу слышать. Не хочу.

Опускаюсь в колосья. Зерна царапают кожу. Из рук выпадают планшет и шкатулка. Я уже не чувствую тепла. Я вообще ничего не чувствую.

Прощайте, мой кукловод.

Я буду по вам скучать.

Я зажимаю уши ладонями. Губы кривятся в наивном «не надо».

Выстрел.

Громче, чем в фильмах.

Я – пораженный колос, бесформенный мешок с костями, камешек на обочине.

Оставьте меня здесь, ладно? Оставьте…

– Она только что пошевелилась. Хм… а у нас хлеб есть? – Пауза. – Ты же понимаешь…

– Без проблем. Уже бегу.

Шаги. Щелчок замка. Хмыканье.

Кто-то садится рядом.

Я распахиваю веки. Подо мной скрипит кровать. Коробки, реквизит, прогнившая лестница на второй этаж… я в штабе. Здесь больше не пыльно.

– Сова? – Кир касается моего запястья. – Ну слава богу!

Боль стучит в висках прибывающим поездом. Гонит по венам горючее. Разжигает во мне костер.

– Что со мной? Паршиво как…

– Резкое понижение кармы, – сообщает он. – Отголоски твоей болезни. Карина восполнила запас, будешь как огурец.

– Долго я спала?

– Ты скорее бредила, чем спала. Часа четыре, не меньше. Мы нашли тебя у порога, когда возвращались из магаза. Лежала без сознания. Когда тебя выписали?

Такер. Конечно, Такер, больше некому. Благородная тварь.

Я проживаю все заново. Холодный блеск пистолета, выстрел, слишком громкий для фильмов, и лицо того, кто устал.

– Оскар… – хриплю я. – Нет, нет, нет… Нет.

– Что с ним?

– А вещи? Где мои вещи?

– Шкатулка и планшет? Все здесь. – Кир трясет передо мной коробкой. – Да что случилось, Сова?

Я не отвечаю. Кир наливает мне холодный чай.

– Горячий в такую погоду – это мазохизм.

Я вмиг осушаю чашку. Перед глазами мелькает старый офис – гость из прошлого, как и его хозяин.

– Слушай… – хмурится Кир. – Мы это… Друзья же?

– Конечно.

– Я приносил цветы, видела?

– Да, спасибо. Кто проболтался?

– Сеть, – кривится он. – Пробовал снимать пранки. Хреново получается. Тебя не хватает.

– Ничего, дай мне недельку. Придумаем что-нибудь. – Только без гематом. – Здесь… все изменилось.

– Карина постаралась, – краснеет Кир.

– Живешь с ней?

– Да. Она теперь на дому лечит. Желающих – уйма… – осекается он. – Осуждаешь, да?

– Я рада, что вы вместе. Очень рада.

– А возраст? Тебе же не нравилось…

– Неважно.

Господи, как же неважно.

– Пригласишь на свадьбу? – вымучиваю я улыбку.

– Сбавь обороты, Сова, – хихикает он. – У нас букетный период.

Я наблюдаю за Киром, счастливым и беззаботным, и понимаю, что не воткну в запястье