Магистр хмуро молчал, сдвинув брови к переносице, и Ричмольд расценил его молчание как разрешение продолжать. Он набрал побольше воздуха, растерянно блуждая взглядом по площади. Почти все газеты уже раскупили, и взбудораженные горожане обсуждали новости, собравшись в группы.
– Выступите перед людьми. Вы же должны понимать, что сейчас им нужно ваше ободрение. Расскажите, что скоро все станет по-прежнему. Успокойте их, пока их воображение не нарисовало жуткие картины происходящего.
Магистр чуть приоткрыл рот, будто собираясь возразить, а потом шумно вздохнул и всем телом повернулся к Ричмольду. Рич почему-то почувствовал стеснение от того, то старик едва достает ему до подбородка, и втянул шею в плечи, пытаясь казаться чуть меньше ростом. Он не смотрел в глаза учителю, боясь увидеть там гнев. Он уже смирился с тем, что сейчас его выгонят из Библиотеки и он больше ничего не узнает, ничем не поможет Алиде и так и не выяснит, можно ли доверить Магистрам страницы.
– А в чем-то ты прав, мальчик, – неожиданно произнес старик, и Ричмольд изумленно уставился на него. – Мы выступим перед городом. Вдолбим этим невеждам, что нет никакой магии. Точно. Так и поступим. Приступай к работе, мальчик, книги ждут.
Книги и правда ждали. Их голоса манили, они по нему скучали. Рич прижал к груди свой альбом для переписи и, широко шагая, пошел по коридору, ссутулившись и смотря на свои разношенные ботинки. Он боялся, что Магистр передумает и накажет его за дерзость, и поэтому старался скрыться из поля зрения старика как можно быстрее.
Выступать пришлось Виро. Магистры снабдили его длинным свитком с крайне напыщенной речью о невозможности иной магии, кроме магии Магистрата, и отправили служку на площадь. Ричмольд сначала разволновался, представив, как щуплый и совсем еще мальчишка в темной мантии и со взлохмаченными волосами будет выступать перед толпой, но, услышав его уверенный звонкий голос, успокоился. Если кто-то и был способен обнадежить перепуганных горожан, так это самоуверенный и слегка надменный Виро.
Ричмольд слушал его выступление с башни, приоткрыв окно и обложившись фолиантами. Он понемногу учился контролировать голоса книг, и при желании мог отодвинуть их на задний план своего сознания, чтобы не мешали слушать главное. Он и не заметил, как Кайл и Джереми, рослый блондин, которого они с Алидой видели вместе с Кайлом в квартале книготорговцев, подошли к нему и встали у окна, тоже вслушиваясь в звуки с улицы.
– Магия Магистрата всесильна и беспредельна, но держится под жесточайшим контролем, – бойко вещал Виро, и его голос взлетал до самых высоких башен Библиотеки, вспугивая голубей с карнизов. – Не верьте глупым сплетням, которые распространяет пресса. Не позволяйте мракобесию туманить ваш светлый разум. Все чудовища существуют лишь в сказках и вашем воображении. Но Магистрат защищал, защищает и будет защищать город и всех его жителей, уверяю вас, весь ваш страх…
– Ты веришь ему, астроном? – бросил Кайл, поворачиваясь к Ричмольду. От неожиданности Рич вздрогнул, и кончик карандаша, хрустнув, переломился, оставив на бумаге некрасивое серое пятно.
– Виро или Магистрату? – уточнил Ричмольд.
– Старикам. Вроде складно балакает, да только больно у тебя рожа напряженная, астроном. Что тебя не устраивает? – Кайл недружелюбно скрестил руки на груди. – Иногда я думаю, что было бы, если бы они не позволили нам жить в Библиотеке. Вот та кричащая темень сожрала бы нас вместе с потрохами. Заметь, те, другие, колдуют рядом с Библиотекой. Они знают, что мы здесь. Кто-то им рассказал.
Ричмольд растерялся, не понимая, куда клонит Кайл, и какого ответа ждет от него. Рич поднялся с пола, отряхнул штаны от книжной пыли и сделал вид, что ему срочно нужно взять стопку новых книг из глубокой каменной ниши.
– Куда побежал? – окликнул его Кайл. – Ты не ответил. На чьей ты стороне, астроном?
Рич оглянулся и, встретившись с колким взглядом хранителя, пустился бегом по коридору. Прочь от вопроса, прочь от самого себя, от насквозь лживой речи Виро, льющейся с площади, от своих сомнений. «На чьей ты стороне, астроном?» И правда, на чьей?
Сердце страницы стучало в сумке, на уровне бедра, напоминая о неотвратимости принятия решения. Резкий, холодный Кайл был слишком категоричным во всех своих суждениях, и Ричмольда это пугало. Он не понимал этого невысокого хранителя с недобрым прищуром глаз. Кайл так яростно стал защищать стариков-Магистров, что даже забыл о намерении продать страницы.
Сомнений быть не могло. Во всем мире только Вольфзунд способен напустить морок на город. Откуда-то он узнал, что хранители прячутся в Библиотеке, и поэтому колдовал именно здесь. Под носом у Магистров. Хотел он показать свою силу или пытался запугать хранителей, Ричмольд не знал.
Ученик астронома сбежал на этаж ниже и забился в самый дальний коридор, где его и обнаружила Кемара.
От безысходности Ричмольду хотелось выть. Знал ли Герт, что Магистрат уничтожит и книгу, и хранителей каждой страницы? Или он выполнял поручение своего учителя, а тот – своего, и страшные подробности затерялись в веках, рассыпались прахом, будто их никогда и не существовало?
Он чувствовал себя как пшеничное зернышко, оказавшееся между жерновами. С одной стороны – победа демонов и торжество черной магии, с другой – собственная смерть. И, что еще хуже, смерть Алиды. Смерть Кемары. Рич не знал, что ему сейчас делать. Бежать из Библиотеки, сдаваться Вольфзунду или оставить страницу здесь? А может, подбросить футляр первому встречному незнакомцу, а самому бежать? Хотя бы в те же Птичьи Земли, за Большую Воду. Найти там Алиду и спрятаться вместе от Священного Всполоха. Умирать Ричмольду не хотелось.
Первым воспоминанием в его жизни были звезды. Яркие сияющие звезды смотрели прямо ему в глаза с темно-синего небесного полотна, а он во все глаза смотрел на них, мерцающие в обрамлении черных верхушек сосен. Почему-то именно этот эпизод врезался ему в память, и Ричмольд часто думал о том, как младенец мог очутиться посреди ночного леса. Герт никогда не отвечал. Может, и сам не знал.
С тех пор каждую ночь, на той хрупкой грани между бодрствованием и сном, он снова видел те же самые звезды, словно в первый раз. Они звали, манили, пели ему колыбельные, посылали таинственные, но прекрасные сновидения, убаюкивали уставший за день разум, а иногда, как ему казалось, даже перебирали холодными
