Ижевск пока жил, но жил половиной жизни, потому что и из Ижевска многие переселялись, и я думаю, лет десять – и снова будет Ижевский завод, как до 1919 года, когда он даже не считался городом – завод и крестьянское село при нем[37]. И когда еще мы свои города возродим…
Луганск был привычным для меня областным центром… кто-то считает промышленные города некрасивыми, но мне ли об этом говорить, я в таком промышленном городе родился и полжизни прожил. Но Луганск был страшен. Мне в нем было так страшно, как не было в незачищенных городах. Луганск был страшен войной – недовоеванной, затаившейся войной.
Кто это все начал? Зачем? Ради чего? Неужели кто-то хоть на секунду поверил, что что-то будет? Что этой войной можно вырваться из заколдованного круга, в котором мы живем уже не знаю сколько лет – с мерзкими наглыми рожами в телике, обильным враньем о лучшем будущем и тихом строительстве будущего своего – под лозунгом «лишь бы не было хуже»? Неужели кто-то подумал, хоть на секунду поверил, что вот взять этот населенный пункт, и этот – и все будет по-честному, и тот, кто воровал, устыдится и не станет воровать и наворованное вернет, и тот, кто врал, устыдится и не будет? Как могли миллионы людей поверить, что все зло этой несчастной страны сконцентрировано не на Банковой, а вот в этих городах, в Донецке и Луганске, где живут такие же обворованные, такие же многократно кинутые через х… люди…
ГОЛОС СЛЕВА. Пока все началось, как все думал, что само рассосется. Помитинговали, побузили, постреляли чуток, но чтоб вот так, с остервенением, со зверством таким друг на дружку до кровавой пердоты! Чтоб с «Градов», с танков да по городам-поселкам – никто ж не верил в такое.
ГОЛОС СПРАВА. Ага, классика: «Верхи не могут, низы не хотят». Прям драматическое столкновение фригидности с импотенцией – и не верил никто, а оно во как вышло…[38]
Но поверили. Разрешили себе поверить. И нажрались – дерьма до тошноты. А потом началась Катастрофа. И всем уже было пофиг, на каком языке говорить и как оно будет – в Украине или на Украине.
Катастрофа поравняла всех перед произошедшим кошмаром.
Война пробивалась то тут, то там – то каким-то чудом уцелевшим плакатом с призывом вступать в ополчение, то небрежно сброшенными перед магазином частями «Градов» и «Ураганов», то осколками на стенах, то граффити. Страшнее всего были кресты – порой прямо во дворах. Это были люди, убитые страшным летом 2014 года и похороненные прямо во дворах, потому что не было сил везти на кладбище, да и обстреливали там…
Стоя перед таким крестом на обочине, я почувствовал ненависть. Впервые после Катастрофы я ее почувствовал. Хотя нет… крайний раз я ненавидел в Казани – я уже рассказывал. Потом перестал ненавидеть – какой смысл, кого? Монстров, которые просто хотят жрать? Или барыг, которые просто хотят нажраться?
Но теперь я ненавидел. И не только себя – я ненавидел нас. Мы жили тем летом 2014 года и не чухали беды – а люди тут просто умирали[39].
Не говоря ни слова, достал ПБ, выстрелил в воздух. Пацаны сделали то же самое, только предварительно отомкнули магазины и выбросили патроны из патронника. Безмолвный салют жертвам той войны, которую не успели довоевать и которая теперь не имела никакого значения.
– Александр Вадимович…
Я обернулся – Паша.
– Чего тебе?
– Ирина говорит, тут неподалеку база есть, при шахте там люди. Там ее должны помнить, нас как родных примут.
– Поехали селиться…
Пока шли к машине, подал незаметно знак – всем повнимательнее. Мало ли что там может быть, какие там люди. Хотя место, где мы не просто постояльцы, нам здесь очень пригодилось бы…
Место, куда нас привела Ирина, было километрах в двадцати от города.
Небольшой городишко, типично шахтерский, с терриконами на горизонте. Улочки, мазанки из камня и глины – из дерева тут не строят, мало тут дерева. Выделяются панельные двухэтажки – раньше в колхозах-передовиках такие ставили. Горы угля, сваленные прямо у домов – это вместо поленниц, кое-где – «КамАЗы» с нарощенными бортами и старые китайские самосвалы.
– Первый, всем плюс.
– Двойка плюс.
– Из машин не выходим. Сомяра, иди понюхай. Один с тобой.
– Плюс.
Если что – мы всю эту парафеналию быстро на ноль помножим, учитывая, что на каждого по три-четыре ствола. И пулеметы на машине.
К вечеру мне было уже стыдно, что я целился в этих людей. Настолько, насколько мне может быть стыдно вообще.
– Ирину вы откуда знаете?
– Так Ивана Ильича дочка, тут росла. Мы и не думали ее живой увидеть, она как раз по квоте поступила, уехала в Москву учиться…
Ясно все…
По квоте поступила – дальше мне можно было и не объяснять. Я в Нижнем наслушался историй – еще до всего до этого. В московских университетах училось до хрена кавказцев, потому что диплом был
