Когда произошла Катастрофа, уцелевшие стали стекаться к воинским частям в поисках защиты, там же стали образовываться новые поселения и городки. Современный тип расселения в таких местах сильно походил на раннее Средневековье – городище в центре, укрепленное, там князь с дружиной, вокруг – торгово-промышленное поселение, дальше какая-то крепостная стена, дальше – села, где платят князю дань на содержание дружины и ходят на торг в город. Современным аналогом крепостной стены был глубокий ров, наполненный водой, – потому что зомби не могли плавать и, попадая в воду, тонули камнем. Кроме того, городище огораживали, где просто сеткой-рабицей, а где бетонным забором. Сетка-рабица была лучше – через нее можно наблюдать, можно стрелять, а бетонный забор даже КПВТ не выдержит.

Здесь, как я успел заметить, систему укреплений дополняла берма – что-то вроде крепостной стены из земли, такие делают на Ближнем Востоке, чтобы обозначить границу между странами. А что, все правильно – куда-то же надо землю из рва девать. А такой крепостной ров никакая пуля не возьмет…

Дружеское отношение к России и осознание общности нашей непростой судьбы тут сохранилось: нас приняли, приняли наши подарки, приняли и приблудные фуры с патронами, сильно обрадовавшись и мельком пообещав «порешать там», а водил посадили в местную тюрьму, до выяснения. Разместились мы в гостинице, расположенной в пустующем доме, а меня пригласили в баню. Оно и правильно – сейчас все серьезные разговоры только в банях и делаются. Потому что голые все и ствол никто не пронесет – ну и морду бить в бане как-то тоже не принято.

Баня была выстроена явно уже после Катастрофы – с решетками на окнах и решетчатой двойной дверью, как в тюрьме, – и топилась углем, что для нас, уральцев, было диковато. Но натопили жарко, так что дышать было нечем. Вместе со мной в парилку зашли пятеро…

Пропарились, надо сказать, знатно – особенно после дальней дороги. Я не очень-то люблю баню, если честно, равнодушен я к ней, помылся горячей водой – и ладно. Но тут жаром аж до костей пробрало, что по-любому полезно для тех, кто привык спать где попало и как попало. Парил меня как раз есаул Гордеев.

Как только попарились – выбрались в соседнюю комнату, всю отделанную деревом, что по безлесости степи – за роскошь. Стоял самовар, к чаю был хлеб из печи (я умею отличать, сейчас много из печи пекут) и степной мед. Кроме того, стоял кулеш[21], что меня удивило – вроде как под чай не принято так плотно подкрепляться. Ладно, со своим уставом в чужой монастырь не лезут…

– Так, попарились, можно и разговоры поговорить, – подвел итог невысокий, чернявый, но крепкий мужик, – я полковник Мечников, командир войскового района. С есаулом Гордеевым вы уже знакомы, он возглавляет казаков, это Итин Пал Палыч, он глава места, он же у нас глава местной торгово-промышленной палаты. Это Кунцевич Игорь Иванович, он у нас возглавляет безопасность, и Дорошенко Дмитрий Палыч, глава Схода. А вы у нас человек новый, представьтесь, о себе скажите пару слов.

– Дьячков Александр Вадимович, депутат Городского совета Ижевска. Все знают, где Ижевск находится?

Ижевск – не раз с этим сталкивался – на карте России мало заметен. И еще меньше знают Удмуртию, многие вообще не ассоциируют Удмуртию и Ижевск. В отличие от той же Перми или Саратова, о которых все хоть что-то, но знают, Ижевск – темное пятно. А ведь это город с населением свыше шестисот тысяч человек, мощнейший промышленный центр – промышленность Ижевска соответствует хорошему городу-миллионнику. Во время ВОВ Ижевск произвел вдвое больше стрелкового оружия, чем вся промышленность Великобритании. А еще раньше, в революцию, Ижевск был единственным крупным промышленным центром, не принявшим власть большевиков категорически и поднявшим восстание. К последнему факту относятся по-разному, кто-то не приемлет, кто-то гордится. Я, например, этим горжусь, у нас есть улица Азина (Азиньша) – только названа она так в честь латышского командира большевистской дивизии Азиньша, он по ней драпал из города. Есть и улица Пастухова – на ней Пастухов, председатель большевистского Совета, был ижевчанами убит.

– На Волге… – неуверенно сказал кто-то.

– На Каме. Но дело не в этом. Город у нас в основном сохранился, власть в нем людская, а не бандитская. Работают оружейные заводы, делают оружие, и хорошее, замечу, оружие, не те самоделки что сейчас клепать везде начали. Есть пулеметы, есть снайперские винтовки, есть бесшумное оружие всех видов, освоили гранатометы. Также предлагаем на продажу лес, нефть, бензин, прокат, локомотивы малые, на автомобильных движках, но под широкую колею, «КамАЗы» подремонтированные да и много чего еще. Еды у нас хватает. С Сибирью связь держим, с теми, кто выжил, в Новгород на торг ходим. Людское признаем, блатного сторонимся, воровскому хода не даем, порядок уважаем и поддерживаем. Заинтересованы в том, чтобы торговать, торг на вашей земле открыть, и вы на нашей сможете открыть, если пожелаете. Также принимаем переселенцев, военным жилье сразу.

Про патронный я не сказал ни слова. Не время и не место, еще непонятно, как повернется. Но про льготы военным озвучил. Ненароком так.

Местные переглянулись. Затем Дорошенко, явный хохол, лет пятидесяти, седой как лунь, спросил:

– А сам-то кто будешь?

– Я же сказал – депутат Горсовета.

Гордеев хохотнул.

– Депутаты, мил человек, в кабинете сидят, а не с группами мотаются. Что-то ты темнишь.

Я пожал плечами:

– У нас мотаются. Вот я депутат от оружейного завода. Представитель трудового коллектива, получается. Что надо трудовому коллективу? Зарплата, работа. А чтобы работа была, надо, чтобы товар продавался. Вот я мотаюсь по торгам, договариваюсь, предлагаю. Люди благодарны. А если я буду в кабинете сидеть и мамон отращивать, нахрен такой депутат кому нужен?

Все засмеялись.

– Ну, это да, такой депутат нахрен никому не нужен, – сказал Мечников, – а то, что ты предлагаешь, это хорошо, только у Круга надо разрешение взять. Дозвил это у нас называется. У нас иногородним торг запрещен.

– Иногородним? Я же русский.

Все переглянулись. Потом заговорил Дорошенко:

– Чтобы ты понимал, мы люди вольные. У нас своя власть, мы под Москву не идем, хватит. Проживем сами.

– Вопросов нет.