С разбега, по инерции, я вылетел как раз между лысым и его противником. И неожиданно для верзилы заорал по-русски: «Дурак! В полицию захотел?!». Бычара слегка опешил, опустил табурет, а я уже сделал пару шагов в его сторону, что-то увещевающе воркуя, но в этот момент он вдруг вскинул длинную руку и метнул тяжелый хокер мне в голову. Уклонившись, я чуть не попал под вертящиеся нунчаки лысого, которыми он продолжал открещиваться от верзилы. Помянув недобрым словом маму такого плешивого дурака, я, расставив руки, как в жмурках, пошел на бычару, пытаясь прижать его к стене. Боксер осклабился, принял стойку и упруго запрыгал на одном месте.

Ну все, уговоры кончились. Я махнул лысому, и мы стали напирать на врага с двух сторон, постепенно оттесняя его к стене. Продолжая ворковать по-русски, я подходил все ближе и ближе, и тут, снова вдруг, не дрогнув ни единым мускулом на лице, придурок атаковал. Все-таки недаром я считал бокс одним из самых эффективных боевых искусств. Средний боксер всегда одолеет среднего каратиста. Верзила рванул к лысому, получил удар нунчаками вдоль хребта, но это его не остановило. Мелькнувший в воздухе кулак въехал в бело-розовую щеку лысого. Щека издала громкий, явственный звук «ляск!» — и мой напарник, словно жесткие джинсы, поставленные ради прикола стоймя, сложился и лег на пол. Я прыгнул на верзилу и повис на нем всей массой. Как бы ни был здоров мой противник, сто килограммов, с размаху повисшие на человеческой шее, — непосильная ноша для кого угодно. Я прочно зажал его голову в локтевом сгибе. Всё. Из этого моего захвата вырваться невозможно.

Однако боксер не собирался вырываться и тем более сдаваться. Он явно получал удовольствие от драки и, надо отдать ему должное, был действительно силен как бык. Он начал мотать всем своим гигантским телом из стороны в сторону, и я, не ослабляя захвата, мотался вместе с ним, как мангуст на кобре. Его шейные позвонки хрустели под моим бицепсом, но боксеру было явно все равно. Он продолжал работать кулаками, хотя удары его, из-за неудобного положения, практически не имели силы. Но коротко стриженная, мокрая от пота голова моего врага начала выскальзывать из захвата. Я недобрым словом помянул свою скользкую синтетическую водолазку. Сколько раз говорил Яну о том, что нужно заказать для нас специальные защитные куртки! Теперь его нерасторопность могла мне дорого обойтись.

Верзиле, наверное, все-таки удалось бы освободиться, но тут пришел в себя лысый и сложенными пополам нунчаками стал охаживать придурка по бедрам, отсушивая ему ноги. Бычара утробно заревел, и я волоком потащил его к двери. В фойе кинул полупридушенного придурка на пол, отогнал лысого с его палками, явно решившего отомстить русскому за Сталинград, и, нависнув над стонущим противником, начал успокоительную беседу, не давая ему подняться. Я вытащил его клубную карту, сунул ее Яну, и в этот момент в танцхаус вошли двое полицейских.

Наконец-то я мог отойти в сторону и привести себя в порядок. Лопнула резинка, державшая волосы, и знак секьюрити был вырван с куском водолазки. Впрочем, позже его нашел бармен. Дебошира забрали (оказалось, он был под кокаиновым кайфом), раненому парню перевязали голову и увезли его в карете «Скорой помощи». Мы с лысым сели за столик и стали дружно жевать печенье, которым нас угостил Ян. Лысый мрачно чавкал, осторожно трогая опухшую щеку. Вид у него был настолько потешный и трогательный, что я не выдержал и расхохотался. Мой напарник насупился и пробурчал:

— Все проблемы в Германии от иностранцев. Проклятый русский… Извини, Макс.

Я подмигнул ему:

— А знаешь, в чем польза Германии от большого количества агрессивных иностранцев?

Лысый перестал жевать и вытаращил на меня голубые глазки.

— Мы с тобой не останемся безработными!

Лысый фыркнул от смеха так, что печенье полетело на брюки.

Официант Томми принес нам сок в высоких стаканах, чтобы мы не жевали всухомятку. На самом деле народ у нас в танцхаусе удивительно хороший и доброжелательный. Я отпил вишнево-банановую смесь и снова задумался над тем, в каком диапазоне швыряет меня жизнь. Восемьдесят процентов немцев, сменивших в течение года место работы дважды, страдают от депрессии и нуждаются в помощи психотерапевта. «А ты же советский человек!» — неожиданно раздался в моей голове бодрый голос Бориса Полевого. Тут уже засмеялся я, и крошки моего печенья полетели в сторону физиономии лысого, на глазах теряющей природную окраску и симметричность.

Но на этот раз он успел хотя бы прижмуриться…

* * *

Осенью 1997 года довелось перегонять груз в Крым через Урал. Через пару дней спать в кабине уже было невозможно. Вес у меня не маленький, и в сидячем положении вся нагрузка приходится на крестец, так что стало казаться, что скоро тазовые кости вылезут у меня с боков. Поэтому, невзирая на октябрьский холод, я на четвертые сутки вытащил кучу тряпья прямо в уральский лес, улегся на нее, как на пахнущую бензином перину, накрылся кожаной курткой и, положив под голову сапоги, довольно быстро засвистел носом. Причем еще отметил про себя, что это несколько странно: заснуть, начать храпеть и самого себя услышать.

…Проснулся я глубокой ночью. Сразу не понял, где нахожусь, но, слегка дернув головой и почувствовав, как щеку царапнул заиндевевший на холоде воротник, вспомнил все. Как ни удивительно, совсем не замерз.

Было тихо, настолько тихо, что почудилось, будто я слышу шуршание собственных ресниц. Возможно, так оно и было. Красота ночи заворожила. Я не двигался. Боялся, что достаточно чуть-чуть пошевелиться — и очарование рассыплется, как прекрасный замок, сложенный из тонких ледяных пластинок. Листья на деревьях, днем отчаянно полыхавшие багрянцем, в свете луны казались стеклянными. Над головой раскинулся бездонно-черный, окаймленный легкими серебристыми облаками небосвод, а прямо в лицо мне светила молочно-белая луна.

Индейцы верили, что на луне спряталась огромная черная птица, поссорившаяся с братьями — ягуарами. И действительно, я увидел ее, сложившуюся из темных пятен на поверхности.

По небу рассеялись стаи звезд, и полупрозрачное медленное облако неспешно двигало их к чернильно-черной бездне.

И вдруг… ужас, как ледяная игла, пронзил меня от макушки до каблука ботинка. Я осознал, что смотрю не вверх, а вниз! Остро и неожиданно понял: считать, что небо находится наверху, над нами, суть глупейшая иллюзия прямоходящих, ведь в космосе нет понятия верха и низа, Земля-то круглая! Я смотрел на мириады звезд, мерцающих подо мной, на облака, подо мной проплывающие, и детский ужас шевелил мои волосы. Только неведомая мне воля удерживает меня пришпиленным к поверхности этого огромного шара, а