Он вернется. Всегда возвращается.

— Ты должна начать принимать решения без него. Для этого он тебя и готовил.

Я не могу править в одиночку.

— Он был уверен, что сможешь.

Это была самая большая любезность, которую я слышала от Келя за всю свою жизнь, и когда он поднял на меня голубые глаза, я увидела в них нечто новое: зарождающееся уважение, проблеск прощения… Впервые я не чувствовала с его стороны ни презрения, ни ненависти.

— Тебе нужно с чего-то начать. Приемных дней не было уже месяц. Люди волнуются, преступность растет, темницы переполнены, и стража не знает, что делать с заключенными. Ты должна занять место Тираса. Ты королева.

Ты мне поможешь? Будешь говорить за меня? Настала очередь Келя хмуриться. Как я буду оглашать приговоры, если даже не могу говорить? Он застонал и ударил кулаком по воздуху. Мы с Тирасом иногда притворялись, будто шепчемся на ухо. Так это выглядело менее странно в глазах окружающих.

Кель смерил меня таким взглядом, словно уже пожалел о своем предложении, но в итоге кивнул. По городу пустили новость, и на следующее утро я вошла в тронный зал, окруженная недоумением и смущением, шепотками и удивленными взглядами. Я опустилась на трон, и стражники, уже проинструктированные Келем, начали выстраивать в цепочку колеблющихся истцов, которые не меньше меня сомневались в успехе этой затеи.

Приемный день начался. Люди подходили один за другим, быстро излагали свое дело, и я выносила решение. Как и всегда, я прислушивалась скорее к тому, о чем они умалчивали, до дрожи боясь сделать неверный выбор. Затем Кель наклонялся ко мне, я складывала ладони чашечкой и притворялась, будто шепчу ему на ухо, хотя губы мои на самом деле не шевелились. Он оглашал приговор во всеуслышание, и мы переходили к следующему делу. Кель ни разу не подверг мое решение сомнению и не вскинул снисходительно бровь.

По мере того как день клонился к закату, я чувствовала себя все увереннее. Теперь я почти полностью полагалась на свою способность слышать то, чего другие не слышат. Если я сомневалась, то спрашивала совета Келя, но со временем это случалось все реже и реже. Уже на исходе дня перед нами предстал мужчина, который бросил к подножию трона большой кожаный мешок.

— Изложи королеве свое дело, — велел Кель нетерпеливо.

— Я поймал Перевертыша, — гордо заявил мужчина. — На благо Джеру, разумеется.

— Покажи, — приказал Кель точно таким же тоном, как у Тираса, и я услышала в его голосе тень страха, который сжал и мою грудь.

Мужчина развязал мешок и вытряхнул на пол огромную черную птицу с белой головой, после чего подбоченился и отступил на шаг, словно ожидая медали. Птица не подавала признаков жизни. Я в ужасе вскочила с трона, и Кель зашипел у меня за спиной, веля охотнику отойти подальше. Я рухнула на колени перед орлом и приподняла обагренные на концах крылья. Меня начало трясти, глаза заволокло слезами, и Кель поспешил оттащить меня назад. Перья были еще теплыми, и я почувствовала, как к горлу подступает желчь. Я упала на трон — ноги меня не держали.

— Откуда ты знаешь, что это Перевертыш? — спросил Кель ледяным голосом, отчего охотник вздрогнул — кажется, он только сейчас сообразил, что его подношение пришлось не по нраву.

— Я… видел, как она превратилась в орла, — пролепетал он, и меня затопило надеждой пополам с чувством вины.

Она?

— Она? — переспросил Кель.

— Сперва это была женщина… а в следующую секунду — птица. Она улетела, но я поставил силки и поймал ее по возвращении.

— И убил? — рявкнул Кель.

— Она Перевертыш, — растерянно ответил мужчина, будто это все объясняло.

Я снова поднялась на ноги. В груди металась ярость, и охотник, видимо, прочел что-то по моему лицу, потому что начал пятиться.

— Я не хотел ее убивать! В ловушке она была еще живая. Я просто надел на нее кожух и сунул в мешок. Видно, она задохнулась по дороге.

Закон гласит, что только король имеет право судить Одаренных. Кель повторил мои слова, и мужчина задрожал.

— Н-но… король Золтев… — заикаясь, пробормотал он.

— Он больше не король, — отрезал Кель и вернулся к трону, якобы чтобы выслушать мой приговор.

Он теряет право на охоту. Если его снова поймают с силками, он будет казнен. Убийство орлов — Перевертышей или нет — отныне запрещено. Так будет записано, и так будет исполнено. Кель озвучил мое решение.

— Но… на что мне жить? — взмолился мужчина.

Скажи ему, что он может ставить ловушки на грызунов и змей. Пусть каждую неделю приносит добычу во двор замка, и госпожа Лорена будет вознаграждать его за службу Джеру. Охотник с округлившимися глазами выслушал мой ответ и потянулся забрать орла. Вели ему оставить птицу. Кель повторил приказ. Я хочу знать, где он ее убил.

— В западных лесах есть небольшой домик неподалеку от крепостной стены. Она пряталась там, — охотно объяснил мужчина, радуясь возможности хоть чем-то угодить королеве.

Мое сердце снова забилось сильнее. Я не могла больше продолжать слушания, и Кель объявил очереди, что мы возобновим их на следующее утро. Я неподвижно ждала на троне, когда зал опустеет и стражники разойдутся по своим постам. Кель стоял рядом с бездыханной птицей. Кулаки воина были сжаты, глаза влажно блестели.

— Я больше не знаю, что делать, — признался он. — Не знаю, что правильно, а что нет. И боюсь, что никогда уже не увижу брата.

Я отправилась на поиски Тираса — не в первый раз за эти двадцать восемь дней. Я вновь и вновь пренебрегала просьбой короля, блуждая по лесу в одиночестве или в компании Буджуни, если мне не удавалось от него отвязаться. Тролль держался рядом, но не лез с разговорами, чувствуя, какая сумятица царит у меня в голове. Однако на моей стороне была магия, и в эту ночь я ускользнула незамеченной.

Я дошла до домика в западных лесах, где Тирас впервые раскрыл мне свой секрет — и который