А что же Нарцисс? День за днем лежал он у реки, пылко и безнадежно влюбленный в собственное отражение, глядел на себя, преисполнялся любовью к себе и алкал себя, вперял взоры в себя одного, и заботил его лишь он сам и больше никто и ничто. Он склонялся над водой, страдая и страдая, пока боги наконец не превратили его в хрупкий красивый цветок нарцисс, чья милая головка вечно клонится вниз — поглядеть на себя в лужице, озере или ручье.

Можно считать, что особенности этих обреченных молодых людей достались в наследство и нам, и нашему языку в виде привычных человеческих черт или неприятных недугов личности. Нарциссическое расстройство и эхолалия (бездумный повтор уже сказанного) числятся в «Диагностическом и статистическом перечне умственных расстройств», который определяет умственные болезни с медицинской и юридической точек зрения. Нарциссическое расстройство личности, о котором в наши дни много говорят, выражается в тщеславии, самовлюбленности, мощной потребности в восхищении, воспевании и восторженности, но главное — в одержимости собственным обликом. Чувства окружающих задавлены и затоптаны, а представления о честности, правдивости или цельности беззаботно отставлены. Типичные признаки — хвастовство, бахвальство и неадекватные преувеличения. Критика и принижение достоинств неприемлемы и могут спровоцировать воинственное и неожиданно странное поведение[225].

Возможно, нарциссизм лучше всего определяется как потребность смотреть на окружающих как на зеркальные поверхности, которые устраивают нас, лишь если возвращают нам любящий или восхищенный образ нас самих. Иными словами, когда смотрим в чужие глаза, мы пытаемся высмотреть, не кто в них, а как мы сами отражаемся в этих глазах. По такому определению, кто из нас способен честно отказаться от своей доли нарциссизма?

Влюбленные

Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Хитклифф и Кэтрин, Сью Эллен и Дж. Р.[226] — все известные нам обреченные влюбленные очень многим обязаны предшествовавшей трагической греческой традиции.

Пирам и Фисба

Слово «Вавилон» наводит нас на мысли о ближневосточной цивилизации, что славится распутностью и злоупотреблениями. Висячие сады были одним из Семи чудес света, а сам Вавилон — крупнейшим городом на Земле[227]. Вавилонская империя подмяла под себя большую часть Малой Азии, и некоторые считали, что наша история на самом деле происходила в Киликии, царстве, которое основал Килик, до того, как присоединился к Кадму и другим сыновьям Агенора в поисках Европы. Овидий, однако, в этой версии запросто определяет место действия посреди Вавилона, и потому там же определил его и я.

Ну и вот, жили-были в Вавилоне два семейства, враждовавших не одно поколение подряд, никто не помнил, почему. Великие дворцы этих семейств располагались на главной улице города стенка в стенку, но детей из соответствующих дворов растили во вражде к соседским, им запрещали разговаривать друг с другом, переписываться или даже подавать друг другу знаки.

В одной семье был сын по имени ПИРАМ, а в другой — дочка ФИСБА, и они как-то ухитрились влюбиться друг в друга вопреки всем преградам на их пути. Они обнаружили маленькую брешь в общей стене между домами. Через это отверстие они шептались, обменивались взглядами на жизнь, поэзию и музыку, пока не поняли, что влюбились по уши. Дырка в стене была слишком маленькой, друг к другу не прикоснешься, зато это милосердное отверстие позволяло дышать жаром юной пылкой страсти друг другу в рот, а запретность чувств и волнующая недосягаемая близость эту страсть лишь подогревали.

Обмен горячим юношеским дыханием так воспламенил их, что однажды ночью, обезумевшие до невыносимости, они решили удрать каждый из своего дома и встретиться во тьме на могиле предка Пирама — ассирийского царя НИНА, основателя великого города Ниневии.

И вот на следующий вечер гибкая и сообразительная Фисба проскальзывает мимо стражников своей опочивальни и часовых у отцова дворца и вскоре оказывается за городскими стенами, возведенными много лет назад ее праматерью, царицей СЕМИРАМИДОЙ. Добравшись до условленного места, Фисба натыкается там не на возлюбленного Пирама, а на дикого льва, чьи челюсти истекают кровью недавней добычи — вола. Напуганная львиным ревом, Фисба сбегает с кладбища. В спешке и страхе побега роняет вуаль. Лев приближается к вуали, обнюхивает ее, хватает зубами и мотает туда-сюда, пачкая воловьей кровью, размазанной по морде, после чего бросает ткань на землю, взревывает напоследок и трусит в ночь.

Чуть погодя Пирам оказывается на том же месте и устраивается ждать возлюбленную под высокой шелковицей, усыпанной тяжким летним бременем белоснежных плодов. Столп лунного света пробивает крону дерева и озаряет лежащую на земле вуаль Фисбы, замаранную и пропитанную кровью. Пирам подбирает ее. Охваченный ужасом, видит он вышитый герб семьи Фисбы на окровавленном льне — более того, он узнает запах девушки, с которой столько раз обменивался необоримой горячностью любовного дыхания. Отпечатки лап на земле говорят о визите льва.

Кровь, отпечатки лап, семейный герб, неповторимый запах самой Фисбы — ясный трагический смысл всего этого ослепляет Пирама. С криком отчаяния он вынимает меч и закалывает себя в живот, ширит рану, торопится воссоединиться с погибшей возлюбленной. Кровь брызжет из него фонтаном, красит плоды белой шелковицы в красный.

— Вы отняли у меня мою возлюбленную Фисбу прежде, чем успели мы соединиться на недолгий срок нашей жизни! — кричит Пирам небесам. — Так пусть же мы будем вместе в бескрайней ночи вечной смерти! — С этими благородными словами он падает замертво[228].

Входит Фисба. В руках у мертвого Пирама она видит свою вуаль, замаранную кровью. Видит отпечатки львиных лап и совершенно отчетливо считывает, что тут произошло.

— О боги, как можно быть такими завистливыми к нашей любви, чтобы не дать нам даже и одного мгновения счастья? — вопиет она.

Видит меч Пирама. Он еще горяч и влажен от его крови. Она бросается на меч, погружает его в свою плоть с криком торжества и восторга — в самом фрейдистском самоубийстве в истории.

Когда оба семейства оказываются на месте трагедии, они, рыдая, вешаются друг другу на шеи и молят о взаимном прощении. Вражда исчерпана. Тела влюбленных сжигают, а прах смешивают в одной урне.

Духи же их… ну, Пирама превратили в одноименную реку, на тысячи лет, а Фисбу — в ручей, чьи воды впадают в Пирам. Русло Пирама (ныне — Джейхан) перегородили дамбой и построили на ней гидроэлектростанцию, и страсть возлюбленных ныне питает электросети в турецких домах.

Более того, в честь любви и самопожертвования этой пары боги постановили, что плоды шелковицы отныне должны быть глубокого багряного цвета — цвета их