— И наручники принес. Железные?

— Стальные. Несокрушимая сталь. Узы, выкованные в огне Гефеста циклопом Стеропом. Заколдованные моим владыкой Аидом. Кого б ни заковывали они, не расковать их никому — кроме самого Аида.

— Впечатляет, — согласился Сизиф. — Но, по моему опыту, нет ничего такого, что нельзя сокрушить. Кроме того, на них ни замка, ни защелки.

— Запор и пружина устроены слишком хитро, их смертный глаз не видит.

— Да неужели? Ни на миг не поверю, что они работают. Ты небось даже на своих костлявых запястьях их замкнуть не сможешь. Давай, попробуй.

Подобная откровенная насмешка над его заветными кандалами оказалась невыносимой.

— Глупец! — вскричал Танатос. — Такие затейливые приспособления выше понимания смертных. Смотри! Раз — за спину, протаскивай вперед. Полегче. Сведи мне запястья, защелкивай браслеты. Будь любезен, нажми вот тут, сработает застежка, там скрытая панель и… узри!

— Да, вижу, — задумчиво сказал Сизиф. — И впрямь вижу. Заблуждался, напрочь заблуждался. Великолепная работа.

— Ой.

Танатос попытался стряхнуть кандалы, но весь его торс сделался теперь неуклюжим, неподвижным.

— Эм… На помощь!

Сизиф спрыгнул с кровати и распахнул дверь громадного гардероба в углу. Проще простого — пнуть висевшего в воздухе, накрепко закованного Танатоса через всю комнату. Одним толчком Танатос скользнул по спальне и уткнулся носом в заднюю стенку шкафа.

Повернув ключ, Сизиф бодро окликнул посланника преисподней.

— Замок у меня на гардеробе, может, и дешевый и человеком сделанный, но, уж поверь мне, работает не хуже всяких уз, выкованных в огне Гефеста.

Послышались отчаянные сдавленные вопли, мольбы выпустить, но Сизиф с утробным «ха-ха-ха» убрался из спальни, глухой к просьбам Смерти.

Жизнь без смерти

Первые несколько дней заточения Танатоса прошли без приключений. Ни Зевс, ни Гермес, ни даже сам Аид не подумали проверить, прибыл ли Сизиф в адские края, как замышлялось. Но когда минула целая неделя и ни единой новой души в Аиде не появилось, духи и демоны преисподней начали роптать. Прошла еще неделя, и ни одной тени усопшего не поступило, если не считать почтенной жрицы Артемиды, чья безупречная жизнь удостоилась чести личного сопровождения в Элизий самим Гермесом Психопомпом. Это внезапное усыхание потока душ немало озадачило обитателей Аида, и тут кто-то заметил, что и Танатоса не видать уже много дней. Отправили поисковые партии, но Смерть не отыскивалась. Ничего подобного прежде не случалось. Без Танатоса рушилась вся система.

На Олимпе мнения разошлись. Дионис счел положение потешным и провозгласил тост за пресечение летального цирроза печени. Аполлон, Артемида и Посейдон отнеслись более или менее нейтрально. Деметра опасалась, что эти обстоятельства подрывают власть Персефоны как царицы преисподней. Времена года, которыми правили мать с дочерью, требовали постоянного завершения и возрождения жизни, и лишь присутствие смерти могло это гарантировать. Непристойность подобного безобразия возмутила Геру, отчего завелся и Зевс. Обычно веселый и неунывающий Гермес тоже встревожился: гладкая работа преисподней была отчасти его обязанностью.

Но именно Аресу положение показалось совершенно неприемлемым. Он был взбешен. Глянул вниз и увидел, что битвы среди человечества проистекали с привычной свирепостью, однако никто не погибал. Воинов пронзало копьями, топтало конями, потрошило колесами повозок и обезглавливало мечами, но они не умирали. Курам на смех такие бои. Если солдаты и гражданские не умирают, тогда что ж, и в войне толку никакого? Она же ничего не решает. Ничего не достигает. Никакая сторона не способна победить.

Младшие божества тоже разделились. Керы продолжали хлебать кровь тех, кого сразило в бою, и им плевать на то, что там происходит с душами раненых. Две оры — Дике и Эвномия — согласились с Деметрой: отсутствие Смерти нарушает естественный порядок. Их сестра Эйрена, богиня мира, с трудом сдерживала ликование. Если отсутствие Смерти означает отсутствие войны, значит, наверняка пришло время Эйрены, верно?

Арес так донимал родителей, Геру и Зевса, непрерывным брюзжанием, что они уже не могли его сносить. Объявили, что Танатос должен быть найден. Гера пожелала знать, когда его видели в последний раз.

— Гермес, — сказал Зевс, — наверняка же совсем недавно ты послал его за душой того бессердечного мерзавца Сизифа?

— Проклятье! — Гермес от досады хлопнул себя по ляжке. — Ну конечно! Сизиф. Мы послали Танатоса заковать Сизифа в цепи и препроводить в Аид. Подождите тут.

Крылья на пятках у Гермеса вздрогнули, затрепетали, зашелестели, и он был таков.

Вернулся в мгновение ока.

— Сизиф не добрался до преисподней. Танатоса отправили за ним в Коринф пол-луны назад, и с тех пор его никто не видел.

— Коринф! — взревел Арес. — Чего мы ждем?

Запертый гардероб в спальне вскоре обнаружился, его взломали и нашли в нем униженного Танатоса — он сидел в слезах, забившись в угол под какими-то плащами. Гермес забрал его в загробные края, где Аид взмахом руки отомкнул волшебные кандалы.

— Позже поговорю с тобой, Танатос, — сказал он. — Сейчас тебя ждет затор из душ.

— Сначала дай мне поймать этого негодяя Сизифа, владыка, — взмолился Танатос. — Второй раз он меня не проведет.

Гермес вскинул бровь, но Аид посмотрел на Персефону, сидевшую на соседнем троне. Та кивнула. Среди слуг преисподней Танатос был ее любимцем.

— Уж будь любезен не напортачить, — буркнул Аид, мановением руки отпуская подчиненного.

Погребальный ритуал

Мы уже выяснили, что Сизиф дураком не был. Он ни на миг не обманывал себя, что Танатос просидит взаперти у него в гардеробе веки вечные. Рано или поздно Смерть выпустят, и она вновь возьмет след Сизифа.

На городской вилле, где он временно обустроился, Сизиф обратился к своей жене. После того как его племянница Тиро утопила их сыновей и бросила его, Сизиф женился повторно. Его новая юная царица была доброй и послушной — в той же мере, в какой Тиро была своевольной бунтаркой.

— Милая моя, — сказал он, привлекая ее к себе, — похоже, я вскоре умру. Когда испущу я последний вздох и душа моя отлетит, что ты станешь делать?

— Сделаю, что полагается, владыка. Омою и умащу твое тело. Положу обол тебе на язык, чтобы ты смог заплатить паромщику. Семь дней будем стоять мы у твоего катафалка. Совершим огненные жертвоприношения, чтобы умилостивить царя и царицу преисподней. Так твое странствие на Асфоделевые луга должно быть благословенным.

— Ты, конечно, хочешь как лучше, но все это тебе как раз не надо делать, — сказал Сизиф. — В тот миг, когда я умру, ты разденешь меня донага и бросишь на улице.

— Владыка!

— Я совершенно серьезно. Вусмерть серьезно. Таково мое желание, моя мольба, мой приказ. Что бы кто ни говорил, никаких молитв, никаких жертвоприношений, никаких погребальных церемоний. Обращайся