вот это… Я собиралась подождать и отдать тебе, когда ты немножко подрастешь, но ладно уж, бери сейчас…

Климена ушла к буфету, достала оттуда прелестную золотую флейту и вручила сыну. Мальчик тут же поднес ее ко рту и подул; получилось сиплое и далеко не музыкальное шипение.

— А что она умеет?

— Умеет? В каком смысле, милый?

— Зевс подарил Эпафу волшебный кожаный хлыст, благодаря которому собаки подчиняются любой команде Эпафа. А эта что делает?

— Это флейта, дорогой мой. Она умеет музыку. Дивную, чарующую музыку.

— Как?

— Ну, ты учишься выдувать ноты, а затем… ну, играешь. — И в чем волшебство?

— Ты никогда не слышал музыки флейты? Это волшебнейшие звуки. Впрочем, репетировать нужно подолгу.

Фаэтон с отвращением отшвырнул инструмент и убежал к себе в спальню, где супился весь остаток дня, до самого вечера.

Примерно через неделю, в последний день учебы, перед длинными летними каникулами к Фаэтону обратился убийственно снисходительный Эпаф.

— Эй, Фаэтон, — с оттяжечкой произнес он. — Хотел спросить, не желаешь ли ты ко мне в гости на виллу на северном африканском побережье через неделю? Небольшая домашняя вечеринка. Папа, возможно, Гермес, Деметра и сколько-то фавнов. Отплываем завтра. Веселуха будет. Что скажешь?

— Ох, какая жалость, — воскликнул Фаэтон. — Мой отец Феб Аполлон, как ты знаешь, пригласил меня… покататься на солнечной колеснице по небу, на той неделе. Не могу его подвести.

— Что, извини?

— Ах да, я не говорил? Он вечно достает меня, чтоб я его разгрузил по работе — поводил вместо него эту его солнечную колымагу.

— Ты всерьез хочешь сказать… Чепуха. Ребята, идите-ка сюда, послушайте! — Эпаф подозвал других мальчишек туда, где они с Фаэтоном встали друг против друга. — Повтори им, — велел он.

Фаэтона поймали на вранье. Гордость, ярость и досада не давали ему отступить. Будь он проклят, если пойдет на попятную и позволит этому невыносимому снобу остаться на высоте.

— Да чего такого, — сказал он. — Просто мой папа Аполлон настаивает, чтобы я выучился управлять конями Солнца. Подумаешь.

Остальные мальчишки, вслед за ухмылявшимся Эпафом, недоверчиво и насмешливо заулюлюкали.

— Знаем мы, что твой отец — скучный старый дурак Мероп! — выкрикнул кто-то.

— Он мне всего лишь отчим! — завопил в ответ Фаэтон. — Настоящий отец у меня Аполлон. Правда! Сами увидите. Погодите только. Добраться к нему во дворец займет некоторое время, но на днях, скоро, гляньте в небо. Я вам помашу. Буду целый день один вести колесницу, один. Вот увидите!

И с этими словами он удрал к дому, и в ушах у него звенели смешки, вопли и глумливый смех его однокашников. Один мальчик, его друг и возлюбленный КИКН, погнался за ним.

— О Фаэтон, — вскричал Кикн, — что ты наговорил? Это же неправда. Ты мне столько раз жаловался, что никогда не видел своего настоящего отца. Вернись и скажи им, что пошутил.

— Оставь меня в покое, Кикн, — вымолвил Фаэтон, отпихивая друга. — Я отправляюсь во Дворец Солнца.

Только так можно заткнуть эту свинью Эпафа. Когда в следующий раз увидимся, все будут уважать меня и знать, кто я такой на самом деле.

— Но я-то знаю, кто ты такой, — произнес несчастный Кикн. — Ты Фаэтон, и я тебя люблю.

Отец и Солнце

Климене тоже не удалось переубедить Фаэтона. Страдая, смотрела она, как он собирает свои немногие пожитки.

— Погляди в небо — увидишь меня, — сказал он, целуя ее на прощание. — Я помашу, когда буду ехать мимо.

Дворец Солнца размещался, само собой, на востоке — в такой далекой дали, как Индия. Как Фаэтон туда добрался, пока не договорились. Я читал, что волшебные солнечные ястребы сообщили Аполлону о трудном походе мальчика через континентальную Грецию, Месопотамию и далее по землям, которые ныне зовутся Ираном, и что бог велел этим великолепным птицам подобрать ребенка и нести его остаток пути на себе.

Как бы то ни было, Фаэтон явился ко дворцу ночью и был тут же призван в тронный зал, где восседал Аполлон, облекшись пурпуром, в переливах золота, серебра и самоцветов, украшавших зал. Один только трон был инкрустирован десятью с лишним тысячами рубинов и изумрудов. Совершенно потрясенный величием дворца, ослепительными каменьями и, конечно, лучезарной славой своего отца-бога, юноша пал на колени.

— Так ты, значит, Клименин парнишка, да? Встань, дай глянуть на тебя. Да, вижу, ты, может, и впрямь плод чресл моих. Есть в тебе стать, блеск. Мне донесли, что ты преодолел долгий путь, чтобы оказаться здесь. Зачем?

Вопрос прямой, и Фаэтон несколько растерялся. Ему удалось пробормотать какие-то слова про Эпафа и «прочих мальчишек», и он мучительно осознал, что больше похож на избалованного ребенка, чем на гордого сына олимпийца.

— Да, да. Очень злые они, сплошное расстройство. А я здесь при чем?

— Всю мою жизнь, — сказал Фаэтон, пылая гордыней и обидой, что курились в нем так долго, — всю мою жизнь мать говорила мне о великом достославном Аполлоне, золотом боге, моем сиятельном безупречном отце. Н-н-но ты ни разу не навестил нас! Никогда никуда нас не звал. Ты даже не признал меня.

— Ну да, извини. Оплошал. Я был ужасным отцом, вот бы как-то тебе воздать. — Аполлон выговорил слова, которые все отцы-дезертиры произносят повсюду и ежедневно, однако мысли его были о лошадях, музыке, питии… о чем угодно, кроме этого занудного, обиженного ребенка-нытика.

— Выполни, если можно, одно мое желание. Всего одно.

— Конечно, конечно. Говори.

— Правда? Честно-честно?

— Конечно.

— Даешь слово, что выполнишь?

— Даю, — сказал Аполлон, веселясь от чрезмерной серьезности этого мальчика. — Клянусь своей лирой. Клянусь ледяными водами самой Стикс. Говори же, ну.

— Хочу поводить твоих лошадей.

— Моих лошадей? — переспросил Аполлон, не вполне понимая. — Поводить? В каком смысле?

— Хочу вести солнечную колесницу по небу. Завтра. — Ой нет, — сказал Аполлон, и на лице у него расплылась улыбка. — Нет-нет-нет! Не дури. Такого никто не умеет.

— Ты обещал!

— Фаэтон, Фаэтон. Это храбро и здорово — даже мечтать о чем-то подобном. Но никто, никто не правит теми лошадьми, один я.

— Ты поклялся водами Стикс!

— Да сам Зевс не в силах ими управлять! Это сильнейшие, буйнейшие, упрямейшие и неукротимейшие жеребцы на свете. Они подчиняются только моим рукам — и ничьим более. Нет, нет. Нельзя о таком просить.

— Я уже попросил. А ты дал слово!

— Фаэтон! — Остальные одиннадцать богов оторопели бы от такого молящего, отчаянного тона, к какому прибег Аполлон. — Заклинаю тебя! Что угодно другое. Золото, снедь, власть, знание, любовь… Назови — и твое навек. Но не это. Ни за что.

— Я попросил, а ты поклялся, — повторил упрямый юнец.

Аполлон склонил золотую

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату