Ко всей теперешней горечи добавилось зрелище разрушаемой эффективной разведслужбы и угроза уничтожения его собственной высококвалифицированной формы войны, которой он посвятил всю свою жизнь.

— Вы мелкий глупец.

Льюис отпрянул к спинке кресла, выглядел он потрясенным и глупым; выражение лица Стивена явно привело его в ужас.

— Успокойтесь, дражайший сэр, успокойтесь.

Рука Стивена метнулась через стол, схватила Льюиса за нос и начала бешено трясти его из стороны в сторону, так что стала сыпаться пудра с парика, а потом начала выворачивать вправо-влево, вправо-влево... Стивен швырнул чернильницу в огонь, вытер окровавленную руку о шейный платок Льюиса и произнес:

— Если вы желаете меня найти, я буду в «Блейкс».

И вышел.

В «Блейкс» он встретил сэра Джозефа, медленно поднимавшегося по лестнице.

— Как я рад вас видеть, Блейн. Не желаете ли выпить чашку чаю в кабинете?

— Чашка чая сделает меня жизнерадостным. Ну, или хотя бы придаст видимость радости.

В это время в кабинете никого не было. Сэр Джозеф сразу же закрыл все окна — он ненавидел сквозняки.

— Видели, как акции растут? — спросил он, тяжело опускаясь в кресло.

— Нет. Послушайте, вам знакома скотина по имени Льюис в адмиралтействе?

— Ну да. Его перевели из казначейства после смерти мистера Смита, занимавшегося реорганизацией бухгалтерского учета. Сама нравственность, буква закона, фонтан банальности и головная боль любого званого обеда.

— Он будет драться? Мне только что пришлось разбить ему нос, и я сообщил, где меня можно найти, если он пожелает сатисфакцию.

— Нет, нет, конечно нет. Скорее он попытается организовать ваш арест за нарушение общественного порядка, но в нынешней ситуации ему такого не позволят. Нет, клянусь небесами, ни за что. Но я рад слышать о его разбитом носе.

— А я рад услышать ваше мнение. Будь он кровожадным человеком, мне пришлось бы попросить моего друга остаться, а он так жаждет повидаться с женой, что больно смотреть.

Позже тем же днем Стивен обратился к Джеку:

— Прошу тебя, дружище, отправляйся в Эшгроу вечерним экипажем. Завтра у меня энтомологическое и хирургическое собрания, друг друга мы не увидим — а потом я планирую лечь спать до десяти, чтобы быть в форме перед приемом.

— Ну раз ты настаиваешь. Но дай мне слово, что приедешь сразу, как только все это закончится.

— Как только смогу.

— Софи будет довольна, — отозвался Джек, и, не удержавшись от широкой улыбки, спросил: — Ты видел сегодняшние газеты?

— Почитаю перед сном, — ответил Стивен по пути в свою комнату. — Благослови тебя Господь, и засвидетельствуй Софии мою любовь.

— Ты удивишься, — прокричал Джек вверх по лестнице, — и это только начало, ха-ха-ха!

На приеме в честь дня рождения было тесно. Мистер Харрингтон целовал руку регенту в качестве губернатора Бермудских островов, а сэр Джон Холлис — как главный секретарь; и многие джентльмены явились, чтобы разделить их триумф и созерцать лица расстроенных соперников. Помимо этого присутствовал, конечно, сверкающий спектр офицеров — разноцветные шотландские мундиры особенно привлекали внимание. Служащие из разных министерств в сравнительно тусклых придворных нарядах и гражданские различных сортов — все собрались здесь, поскольку дневной прием — замечательное место для осмотрительного общения, сбора информации и выяснения, как именно убывают и прибывают влияние и благосклонность. Стивен и сэр Джозеф раскланялись издали, но не заговорили друг с другом, Стивен также заметил, как сэр Джозеф кивнул Рэю.

Тот стоял рядом с невысоким мужчиной с ничего не выражающим лицом, который явно не привык к своей шпаге. «Он об нее споткнется еще до конца дня, — решил Стивен. — Должно быть, это мистер Бэрроу».

Впечатление усилилось после нелюбезного кивка в ответ на приветствие сэра Джозефа. Стивен некоторое время размышлял над тем, какой уровень сознательной невежливости допустим в хорошо воспитанном человеке. На ум пришла восхитительно точно отмеренная снисходительность Талейрана, но прежде чем Стивен смог вспомнить еще хотя бы полдюжины подобных примеров, движение у входа в зал ворвалось в его мысли. Церемонии закончились, новый Малый мешок[17] получил свой посох, а Клерк по пошлинам[18] — свое жалованье. Присутствующие сформировали обычный в таких случаях круг, и регент, за которым следовало несколько его братьев, начал движение. Может быть, ему недоставало элегантности форм, хороших манер и постоянства, но никто не мог отрицать в нем королевскую способность запоминать имена.

Узнал он практически всех и сделал несколько довольно любезных и в целом уместных замечаний. Со Стивеном он не заговорил, а вот его брат, герцог Кларенс, обратился к нему могучим «квартердечным» голосом:

— Так вот вы где, Мэтьюрин! Вы вернулись?

— Да, сэр.

— Так вот вы где, вот вы где. Надо будет нам перекинуться словечком, когда это все кончится, да?

Одет он был в адмиральский мундир, на который имел прав больше, чем большинство членов королевских семей, и с особым вниманием обращался к присутствующим морским офицерам. Стивен услышал, как он приветствует Хиниджа Дандаса славным ревом, следуя вдоль рядов. Ганноверский дом не был любимой династией Стивена, и он не одобрял практически ничего, что знал о герцоге, но он все же вызвал симпатию.

Простоте, прямоте и временами даже щедрости он несомненно научился на флоте. Стивена приглашали, когда герцог тяжело заболел. Пациент счел, что помогло именно лечение Стивена (флотский врач, разумеется, лучше понимает болезни морских офицеров, нежели штатский), и довольно трогательно проявил благодарность.

В период выздоровления они часто виделись. Стивен привык иметь дело с грубыми, своевольными, лихими, доминирующими пациентами, к тому же к авторитету профессии он добавлял и собственный характер — так что они с герцогом неплохо поладили.

Теперь, когда церемонии завершились и присутствующие вертелись туда-сюда, приветствуя друзей и оценивая, кто с кем любезничает, герцог пересек зал, взял Стивена под локоть и произнес:

— Ну и как у тебя дела, а? А как Обри? Печально слышать насчет «Сюрприза»