− Мы будем сменяться, −сказала она одними губами.

Чувство ее и чувство ее нейлона делали его легкомысленным.

− Перемены ... − Он был почти неспособен к разговору. − Да, Конечно, − сказал он. 'Мы будем сменяться', и его ум еще раз воспроизвел воспоминания о вещах, которые он видел, что Рита сделала в студии Алисы.

Это было невообразимо.

Скорее до сих пор это было только вообразимым. Годы фантазирования превращались в действительность и, как это ни парадоксально, он чувствовал, как будто он мечтал. С их лицами, накрашенными одинаково, голой Ритой и им самим, носящим предметы нижнего белья, которые он снял с нее, им, лежащим в центре кровати, в то время как Рита нависла над ним, терпеливо расчесав и ухаживая за его любимым париком так, чтобы это лежало естественно вокруг его лица. Они оставили открытыми все окна на стороне комнаты, выходившей к морю. Через окна пыль городских огней лежала рассеянно по комнате как легкий мороз.

Она связала сначала его лодыжки, завязывая шарфы в сложные узлы. Но они были весьма удобны. Шелк, даже ограничительный шелк, никогда не был неприятен. Рита она склонилась над ним, чтобы связать его запястья, и соски ее груди, прикаались к его лицу. Как венецианская куртизанка, она выполняла его каждое желание, ничто не удивляло ее, ничто не заставляло ее колебаться, ничто не было запретным, когда она расточала свое внимание на него, потворствовала ему, словно он был султаном.

Когда он был твердо связан, и его веки были нагружены наркотиком ожидания, время стало течь медленнее и медленнее, пока словно не остановилось, и он оставался о тишине и неподвижности. Его глаза трепетали, и через экраны его ресниц он видел, что она раскладывала в стороны ее длинных золотых волосы, смотря вниз на него. Она была так красива, даже каждый ее оттенок.

− Елена, − сказала она, и она скинула волосы за левое плечо. Бонго видел, что она была замечательна и сверхъестественна. − Елена, − назвала она его по псевдониму в той, настоящей реальности из стулии Алисы Газаровой. − У меня есть история, чтобы расказать вам. Это не история для психоанализа..., это - просто ... моя история. Она вертела шеей, когда опускалась на его тело, как будто она пыталась уменьшить жесткость. − Если вы не будете знать мою историю, то вы не поймете.

Это не было тем, что он ожидал - а что он ожидал? - но он не сомневался ни секунды. Для него она была волшебной, и у волшебства был свой собственный специфический курс. Он ждал продолжения.

Пока Рита массировала его соски, она начинала смотреть вдаль, вспоминая в свою историю.

- Я должна была догадаться обо всем с самого начала. Ночь у бассейна, когда она сидела, опустив ноги в воду, не видя ничего, я должна была догадаться, она была там, наблюдала, пока он это делал со мной. Я хотела убедиться, что она все видела.

Георгий ощутил перемену ее настроения, чувствуя внутренную сторону бедер Риты против его бедер, ее ягодиц, покоившихся чуть ниже его пупка.

- Но мне было слишком страшно.

Рита приблизилась к нему, чтобы видеть его яснее.

- В тот вечер она пришла пожелать мне доброй ночи. Я это заметила, потому что после этого она никогда уже этого не делала. Для нее я стала невидимкой. И тогда я наконец призналась себе, что я ее ненавижу. И я хотела, чтобы она знала, что я ее ненавижу.

Она развернулась на его животе, переместила свое тело вперед и выставив вульву к его лицу, стала надрачивать Георгию член.

- Потом он начал подходить к моей кровати поздно ночью, чтобы положить свои руки на меня ... и в меня ... и учить меня, как заниматься мастурбацией. Мне удалось убедить себя, что я не знала о его визитах, потому что он входил настолько поздно, что он, очевидно, ждал, пока я не засну. Мама знала об этом. Когда она ходила по магазинам и оставляла нас дома по субботам днем, она знала. Когда два из нас отсутствовали в течение получаса или так по вечерам, она никогда не спрашивала, где мы были. Она знала.

Она продолжала дрочить член Георгия, а он игрался языком с ее вульвой.

- С течением времени мы приспособились к установленному порядку, в котором я по существу вытеснила ее роль жены. Она читала журналы, смотрела телевизор, делала маникюр и новые прически. Она постепенно становилась все более отчужденной от меня. Были периоды, когда мы были в комнате вместе, и она действовала так, как будто она была одна. Я стала невидимой для нее. Она даже не видела меня.

Она перевернулась и вгляделась в лицо Георгия. Она уставилась на него, но ее глаза не вступали в контакт с ним.

- Я никогда не говорила ей, что я чувствовала, - сказала Рита. - Я не могла. Да и как я могла?

Она сделала паузу.

- Я начала шпионить за нею, - сказала она с нахлынувшей легкостью. - Однажды днем, когда она вышла в бассейн, чтобы загорать, и я знала, что она пробудет там некоторое время, я вошла в ее спальню. Я почувствовала волнение, головокружение, словно я оскорбляю границы святилища, ломаю табу. Комната была пышной, как я сейчас понимаю, с мишурой плохого вкуса. Но я была ребенком, и я тогда думала, что это было красивое место. Я просмотрел все ее ящики с одеждой и шкафы, просмотрела ее свернутое нижнее белье, коснулась всего этого. Делая это, я чувствовала странную близость с ней, которая удивила меня, что-то, которое я никогда не испытывала прежде. Это казалось мне странным, даже тогда, будучи подростком, чтобы чувствовать себя ближе к ней, когда я возилась с ее нижним бельем, чувствуя, словно я физически около нее. Я думала, что возможно я найду что-то среди ее безделушек, который объяснил бы ее отношние ко мне.

Она надрачивала взбухший член Георгия, смочив его слюной.

- Я нашла искусственный член на батарейках.

Естественной смазки ей показалось мало и она смазала член Бонго вазелином.

- Какая вещь для ребенка, - сказала она с горькой хрипотой. - Это был реалистичный инструмент, не только, пластмассовая труба, но и анатомически приспособленная, из гибкого латекса телесного цвета. К этому времени я была уже знакома с реальной вещью, и мне потребовался только момент, чтобы понять гротескную иронию в том, что я