- Поговорить.

- О чем? О чем? О чем ты хочешь поговорить? - вспыхнула Ксения.

- Я тебе уже сказала.

- Ты хочешь знать, кто убил Ивана и Марину или какого мне было с ними трахаться?

− Сделаем так, − Светлана достигла из кармана черных латексных брюк копии трех цветных фотографий Одесского и Смирновой, растянутых на кровати, скованных толстыми кожаными ремнями, и женщиной в резиновой маске, обезьянничающей на камеру. - ты не знаешь, где и когда были сделаны эти снимки? − Она положила фотографии на стол.

−О-о, − прошептала Колчак, залпом допив свою порцию. Она качала головой, хмурясь, не торопясь рассматривая каждое фото. Ее лицо сменяли выражения удивления, любопытства и сострадания к растянутому телу Марины, которое казалось обескровленным в резкой вспышке дешевой камеры. Она еще и еще раз перебирала фото, пока не положила их назад на стол и затем налив себе новую порцию.

− Я точно не могу сказать, − сказала она изменившимся голосом. − Где ты нашла их?

− Мы нашли их в ящике в спальне Марины.

− Так, − сказала после паузы, изучив третью фотографию. − Это - студия Алисы Газаровой. Это - ее 'темница'.

Возович просияла. - Алиса Газарова?

− Да. А женщина в маске Виктория Носенко - фотограф и постоянный участник наших игр. Марина знала ее. А вообще она была подругой Алисы.

− Как это происходило?

Ксения выпила еще водки, закусив шоколадной конфетой. - Вика снимала наши оргии и сама в них участвовала. В таких случаях обычно камеру держала Алиса.

− Иван посещал эту 'темницу' очень часто? - Светлана старалась не выказывать свое волнение.

−Нет. − Ксения покачала головой и посмотрела на фото. - он редко былал там. Куда чаще там бывали Борис и Марина. Да и я тоже.

− Розенбаум знал Алису или Викторию?

− О, да. Борис знал их обеих. Он любил участвовать, а затем покупал видео и фото оргий со своим участием.

Светлана не могла поверить своей удаче.

-Ты не знаешь, как я могу найти ее?

− У нее фотоателье на Войкова. Открыто в рабочие дни. Думаю, тебе проще навести справки, − прижалась к Светлане Ксения.

Возович быстро записала полученную информацию в блокнот и сунула в карман брюк.

− Давай еще выпьем, − настаивала захмелевшая Ксения. - в конце концов ты должна мне отплатить за мою помощь тебе.

Светлана улыбнулась ей. − Это меня устраивает, − сказала она. - ты ведь хочешь, чтобы я именно так выразила свою благодарность.

Колчак подняла брови и кивнула с благодарной улыбкой. − Я не хочу, чтобы ты сейчас уходила, − сказала она искренне. − Я хотела бы стать твоим другом, настоящим другом.

−Я тоже, − сказала Возович.

Держа черный зонтик над головой, доктор Георгий Бонго стоял на задней террасе своего трехэтажного кирпичного дома и смотрел мимо края сосен в тумане дня, колеблющемся в утреннем тумане, покрывавшем все пространство до моря. Сопровождаемый большим, желтовато-коричневым лабрадором, которого он игнорировал, он сошел с террасы и прошел вдоль каменистой дорожки, которая пролегала через его владения к зданию меньшего размера, которое архитектурно повторяло его дом и которое служило его офисом. Это здание, который он претенциозно называл своей студией, было расположено ближе к дороге, чем главный дом и было расположено в среди густого кустарника, который рос по всему земельному участку доктора. Стена из деревьев обеспечивала ему уединение также и в доме. У него была частная жизнь, ему не нравилось напоминать о себе, быть на виду.

Вторые сутки доктор Бонго был в эмоциональном свободном падении, вызванным смертью Марины Смирновой - ведущие криминальных новостей весь день смаковали это убийство. Он был поражен, но сохранял присутствие духа, чтобы быстро сделать три телефонных звонка, аннулирующие его назначения на день. Он все уладил с двумя из своих клиентов, но Алиса Газарова уже уехала из своего дома, чтобы позавтракать с одним из потенциальных спонсоров постановок театра. Ее мобильный не отвечал.

Съев наскоро приготовленный бутерброд и запив его слабеньким кофе, он взял свой зонтик и в задумчивости отправился на прогулку. Он намеревался пойти в свою студию, но вместо этого теперь шел бесцельно через газон, пока он не дошел до забора, огораживавшего его владения. Здесь, под пологом деревьев, он сложил свой зонтик, снял плащ и повесил его на левую руку, заодно расстегнув верхнюю пуовицу на рубашке. Влажность была высокая и в сочетании с летней температурой это создавало эффект парника.

Лабрадор следовал за ним, не обращая внимания на дождь, пока шерсть собаки не спуталась, и сам хозяйн не промок насквозь, что его сшитая на заказ рубашка, буквально приклеилась к его телу. Наконец он остановился. Он смотрел вниз на свои туфли, покрытые лстьями, блестевшими и мерцавшими в дожде. Не отводя взгляд от них, он подошел к старому дубу. Медленно он прислонился к нему, облокатившись на него всем весом, и затем закричал, сухо, неловко сначала, потому что он не имел подобного опыта. Лабрадор сидел рядом на мокрой траве, и с любопытством, высунув язык спокойно наблюдал за кричавшим хозяйном. Бонго, всколыхнув картинки из своей памяти, вызванные неожиданной потерей, плакал как ребенок.

Он сполз на землю, погруженный в свои собственные переживания, пока его тело полностью не пропиталось влагой, пока его одежда не стала тяжелой и не прилипла к телу, пока, даже в духоте при высокой температуре, он не почувствовал, что холод появился у его позвоночника и обосновался в задней части его плеч. Поднявшись с земли, он вытер лицо от налипших волос и двинулся назад к своей студии. С лабрадором, дефилировавшим впереди него в тумане, он достиг черного хода офиса и тщательно вытер ноги о коврик. Повозившись с ключами, он открыл заднюю дверь, которая позволяла ему приходить и уходить в свой офис, не будучи замеченным клиентами, которые припарковывались спереди здания и входили в офис через главный вход.

Хладнокровный лабрадор улегся в углу с грузным вздохом, поскольку Бонго вошел в затемненную прихожую и скрылся в своем офисе.

Бонго вошел в ванную, сбросил свою пропитанную дождем одежду и принял горячий душ. Он попытался собраться с мыслями, когда он тщательно мылся. Он не хотел думать о Марине или о жизни и смерти. Он не хотел вспоминать что-либо о Марине. Когда он вышел, он вытерся и переоделся в чистую одежду, которую он держал в шкафу студии: новую пару серых брюк, недавно накрахмаленной бледно-синюю рубашку и темно-зеленый галстук. Туфли сменились сандалиями. Он подошел к бару и налил 'Чивас' с содовой и уже стоял перед зеркалом, когда он вспомнил, что пил напиток Марины,