Следующим днём первым преодолели Будильный, потом ещё один, а затем Ненасытец. Кормчий объяснил, что здесь значительный перепад высот и течение самое быстрое, оттого вода даже в лютые морозы не замерзает. А ещё название Ненасытец – от множества крушений и жертв.
На этом пороге устали все – и команда судна, и работники волока. Последним на четвёртый день миновали Кодацкий. Кормчий перекрестился размашисто:
– Всё, миловал Господь! Дальше вода спокойная.
Нелёгок труд речников. Вроде и не море с его штормами, а не менее опасно. Путь этот водный, старинный, из варяг в греки шёл от северных стран по Днепру до Византии и Италии. Чаще торговля, а в древние времена и викинги ходили.
Кормчий Афанасий полагал сделать в Киеве остановку. Кое-какой товар продать, другой прикупить. Вся торговля этим живёт. А подплывая к Киеву, увидели чёрные дымы над городом. Встревожился кормчий, судно к левому берегу ближе подвернул. Видно – неладно что-то в Киев-граде. Дело к вечеру было, но на стоянку не рискнули, прошли дальше. Благо – луна полная, от речной воды отражается, видно – куда плыть.
Удалились от Киева вёрст на пятнадцать, пристали к правому берегу. К левому опасались из-за монголов. И с правым неясно – почему Киев горел, кто там бесчинствует. Но отдохнуть команде надо, да и ночью плыть опасно. Редко какой кормчий знал чужие реки не хуже местного лоцмана. Стоит столкнуться с другим судном, а хуже – с корягой, которую не разглядишь, как судно пробоину получит. Плавать умели немногие, и вместе с судном и грузом команда тоже гибла, если никто не приходил на помощь.
Александр не работал с такелажем, не сидел на вёслах, не устал и потому вызвался караулить ночью. Натянул кольчугу, опоясался поясом с боевым ножом. Меч в ножнах лежал в мешке. С кем тут воевать мечом? Если только разбойники нападут, коих во все времена на Руси хватало, особенно в годы лихолетья. На берегу сосновый бор, запах замечательный. Среди деревьев, на поваленном бурей дереве и устроился Александр. Корабль перед ним как на ладони. Глаза адаптировались к темноте. Время тянулось медленно, под утро с воды туман поднялся, зябко стало. Понятное дело, на север корабль плывёт. Это не жаркая Португалия или тёплая Византия, а Русь. И пора бы уже купить где-нибудь на стоянке ферязь или двурядку. Судя по погоде, добираться до Великого Новгорода в одной рубахе некомфортно будет. К утру Александр валежник в кучу собрал, костёр разжёг. Вчера команда горячего не ела, так сегодня не грех на часок с отплытием задержаться, покушать не только всухомятку.
Сварили кулеш с салом да с сухарями. Рассчитывали в Киеве свежего хлеба взять, да не получилось. Но всё же после сытной еды у всех настроение поднялось.
Через две недели после прохода Киева добрались до Великого Новгорода. Александр для начала на постоялый двор определился. Не спеша поел, да русских блюд, по которым соскучился – щи, расстегай с рыбой, холодец с хреном ядрёным. Баньку посетил, душу отвёл. Парная – это сила! А утром на торжище. В Великом Новгороде именно не торг, а торжище, огромное, где есть любой товар. Купил себе шапку и охабень, по утрам уже лужи тонким ледком покрывались, зима на носу. А подумавши, купил и лошадь, и седло. Буквально днями могут ударить морозы, на реках встанет лёд, и навигация закончится. Успеет ли он добраться до Костромы? А лошадью быстрее. Следующим днём и выехал. С Великого Новгорода на Тверь, потом на Кострому. За десять дней добрался, определился на постоялый двор. Решил не торопиться, посмотреть за домом, что купил и где Авдотья и Любава жили. После его отъезда прошло много лет. Женщины могли избу продать и уехать или выйти замуж. Всё же Александр ни одной весточки о себе не подал. Могли посчитать погибшим и устроить личную жизнь. Обидно было бы, но сам виноват. И если Любава замужем, он не покажется на глаза. Если она счастлива, зачем бередить былое?
Утром по улице, где изба его была, прошёлся. За время плавания из Константинополя бородка уже отросла, и он внешне не выделялся от местных жителей. Издали видел, как из владения вышла Авдотья-знахарка. Время её почти не коснулось, по-прежнему статная. А вот Любавы не видно. Решил – если не увидит, перехватит на обратном пути. Лично ему торопиться некуда. Здесь его изба, его семья, запас денег, если женщины его не потратили. Он не бомж, у каждого человека есть место жительства, тот якорь, который его влечёт из дальних мест.
Со двора, неожиданно для Александра, вышел подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Кто бы это мог быть? Подросток направился в сторону Александра. Момент удобный. Саша окликнул подростка:
– Ты чей будешь, вьюнош?
– Вороновы мы, Александром кличут.
Александр замер. Шок полный. Когда венчался с Любавой, фамилию его дьячок записывал, да и не скрывал Саша её, но правильно – Ворон, а не Воронов. И Александром не в честь его ли Любава назвала? В голове сумбур полный.
– Э… а маманя где же?
– В избе, с хозяйством управляется.
– Ага, благодарю.
Всё, надо идти. Любава в избе одна. Подошёл к воротам. Всё знакомое, сам покупал. Толкнул калитку, в это время дверь в избу открылась, на крыльцо вышла Любава с корытом сырого белья, сразу глазами встретились, как искра пробежала. Любава охнула, выронила корыто, всплеснула руками. Она повзрослела. Брал её замуж Саша ещё девушкой юной, а сейчас перед ним молодая женщина в самом расцвете сил.
– Ты? – выдохнула Любава.
– Я. Вернулся из краёв дальних.
Александру хотелось кинуться к жене, обнять крепко. А вдруг уже замужем? Да муж увидит?
– Что не обнимешь жену, истуканом стоишь? Али другую зазнобу завёл? – сдавленным голосом спросила Любава.
– Нет у меня никого и не было. Воевал в краях дальних, заморских, куда плыть месяц, как не более. Потому весточку
