Вельбот сильно накренился, рванулся вперед с ошеломляющей скоростью, увлекаемый китом. Брызги пенистой воды заливали шлюпку, и все — исключая Вика, которому, как самому младшему члену команды, было поручено вычерпывать воду — схватились за борта, чтобы удержаться. Гонка не продолжалась очень долго, так как киты быстро устают. Описав несколько громадных кругов, кит замедлил движение и, наконец, замер без движения. Пожилой помощник прокричал дрожащим голосом:

— Выбирай линь, ребята, выбирай!

Его голос звучал так странно, что Вик с любопытством глянул в его сторону. Лицо старика было багрово-красным, вены на лбу напряглись, а глаза покраснели. Гребцы на носу вельбота напрягались, подтягивая его к боку кита и сбрасывая свободный конец линя на дно шлюпки. В этот момент второй помощник должен был поменяться местами с гарпунером, то есть перебраться с кормы на нос, поднять остроконечное копье и окончательно покончить с китом. Вместо этого он внезапно упал замертво.

Вик увидел, что пожилой человек как-то скрючился, замахал руками, пытаясь найти опору, и с глухим стуком упал на днище. На несколько мгновений в вельботе воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь плеском волн и фырканьем кита, который пришел в себя и нырнул, унося с собой гарпун с линем прежде, чем кто-то мог что-либо сделать — все в шлюпке были так ошеломлены, что не заметили бегства кита. Кто-то протянул руку и потряс второго, но уже было ясно, что жизнь покинула его тело.

Когда команда шлюпки вернулась на борт китобойца, все вспоминали его последние слова: «Выбирай линь, ребята, выбирай!». Матросы «Обязательного» считали эти слова весьма примечательными — такими, что они затмевали сам смертельный случай. Второй помощник определенно был слишком старым для китобойного промысла и вполне мог быть подверженным сердечному приступу во время сильного возбуждения китовой охоты. Все знали, что капитан Смит нанял его только потому, что отчаянно нуждался в палубном офицере. Поэтому, хотя несчастный случай произошел так скоро, никто этому особо не удивился.

Второй помощник, помимо того, что был в годах, за три недели после выхода с Азор так ни с кем и не подружился. Соответственно, и похороны были проведены формально – капитан прочитал молитву и тело, зашитое в парусину, перевалили через планширь в воду. Однако, когда на следующий день у фок-мачты состоялся аукцион вещей умершего, ритуал был на удивление торжественным. По крайней мере, так показалось Вику.

Председательствовал капитан, который вначале распорядился поставить сундучок второго помощника около фок-мачты. Затем он стал доставать из него вещи покойного — две рубашки, пару ветхих штанов, несколько трубок и кисет с небольшим количеством табака — и выкрикивать начальную цену. Традиция велела собранные таким путем деньги передать семье покойного, во что не верил ни один моряк на борту «Обязательного». Все были уверены, что капитан прикарманит эти денежки. Однако аукцион шел спокойно, люди покупали вещи, но атмосфера была мрачной, что, как выяснил Вик этим же вечером, имело неожиданные последствия.

Это произошло во время вечерней полувахты, когда большинство отдыхало перед наступлением ночных вахт. Вик расположился на палубе бака, спокойно переваривая свой ужин. Краем глаза он заметил, как один из гарпунеров подошел и облокотился о планширь правого борта рядом с ним. Его звали Айзек Нортон, и был он, наверно, из Марта-Винъярда. Так предполагал Вик, потому что он прибыл на борт в Эдгартоне. Они почти не сталкивались друг с другом: Нортон был гарпунером на другом вельботе и спал на нижней кормовой палубе, а не в полубаке. Поэтому, когда тот прочистил горло, Вик только кивнул ему и продолжил смотреть на спокойную гладь моря.

Затем Айзек угрюмо произнес:

— Я бы не хотел, чтобы мои вещи продавали вот так, когда я покину этот мир. Нет, нет!

Вик молчал, не зная, что сказать. Аукцион содержимым сундука покойного был обычным делом среди китобоев, весьма практичным, кстати. Не говоря о том, что было бы необходимым выделять место для их хранения в течение нескольких лет плавания, морякам часто не хватало своих скудных запасов, и их пополнение таким путем было полезным обычаем.

Похоже, Нортон и не нуждался в ответе, продолжая свои размышления:

— Полагаю, там, откуда ты прибыл, нет такого обычая. У вас, слышал, хоронят покойников вместе со всем имуществом, или что-то вроде этого, не так ли?

Вик покачал головой, сдерживая улыбку:

— Как раз наоборот. Когда кто-то умирает, люди собираются со всей округи, даже с весьма отдаленных мест, и требуют возврата его долгов. При этом частенько исчезает очень многое.

— О, вот оно что! — оживленно воскликнул Нортон.

— На самом деле это что-то вроде ритуального мародерства, мы называет это муру, — ответил Вик.

— Это есть то, чего я не хотел бы!

— Не хотел бы? — повторил Вик, пытаясь понять, куда же приведет этот разговор.

— Нет, — твердо сказал Нортон. Затем воцарилось молчание, Нортон сжимал и разжимал рот, тер подбородок и поглядывал искоса на Вика. Затем заметил: — Народ говорит, что, хотя ты и канак, умеешь читать и писать.

— Да, это верно, — ответил Вик, даже и не обижаясь на гарпунера. Хотя он был наполовину американцем и наполовину новозеландским маори, он привык к тому, что его считают канаком — американское прозвище жителей тихоокеанских островов, — и не расстраивался по этому поводу.

— Точно?

— Я уже сказал тебе, что да, — ледяным тоном ответил Вик.

— Я не хотел тебя обидеть, — поспешно произнес гарпунер. Вик был крупным и мускулистым парнем, и уже успел постоять за себя в этом рейсе. Нортон продолжал: — Я с трудом этому верю, потому что ты очень юн для того, чтобы быть образованным. Между прочим, сколько тебе лет?

— Семнадцать. — Когда он покидал Новую Зеландию, мать просила его запомнить, что он родился в 1814 году, так как американцы придавали большое значение дням рождения.

Собеседник кивнул:

—Полагаю, тебя учили миссионеры.

Так уж случилось, что Вик пристрастился к книгам после того, как пьяный американский бичкомер — человек, который в свое время был респектабельным