Перед самой высоткой (до неё оставалось метров сто) нас обстрелял снайпер. Рядом со мной просвистели три пули. По рации кричат: «По тебе бьёт, по тебе!..». Но в меня снайпер не попал вот ещё почему: обычно командир садится не на командирское место, а над водителем. А в этот раз я намеренно сел на командирское место. И хотя у нас был приказ снять звёзды с погон, я свои звёзды не снимал. Мне комбат замечания делал, а я ему: «Отвали… Я офицер и снимать звёзды не собираюсь». (Ведь в Великую Отечественную даже на передовой офицеры со звёздами ходили.)
Заходим в Киров-Юрт. И видим совершенно нереальную картинку, словно из старинной сказки: водяная мельница работает… Я командую — увеличить скорость! Смотрю — справа метрах в пятидесяти внизу стоит разрушенный дом, второй или третий от начала улицы. Вдруг из него выбегает мальчик лет десяти-одиннадцати. Я даю команду по колонне: «Не стрелять!..». И тут мальчик бросает в нас гранату! Граната попадает в тополь. (Я хорошо запомнил, что он был двойной, расходился рогаткой.) Граната отскакивает рикошетом, падает под мальчишку и разрывает его…
А «душары» ведь как хитрили! Приходят в село, а там им не дают продукты! Тогда они от этой деревни дают залп в сторону Группировки. Группировка, естественно, отвечает по этому селу. По этому признаку можно определить: если деревня разрушенная, значит, она не «духовская», а если целая — то их. Вот Агишты, например, были вообще почти полностью разрушены.
Над Махкетами «вертушки» барражируют. Сверху проходит авиация. Батальон начинает разворачиваться. Наша рота идёт вперёд. Мы предполагали, что организованного сопротивления мы, скорее всего, не встретим и могут быть только засады. Зашли на высотку. «Духов» на ней не оказалось. Остановились, чтобы определить, где можно встать.
Сверху хорошо было видно, что дома в Макхетах были целыми. Мало того, тут и там стояли настоящие дворцы с башнями и колоннами. По всему было видно, что построены они недавно. По дороге запомнил такую картину: большой сельский дом добротный, около него стоит бабушка с флажком беленьким…
В Махкетах были в ходу ещё советские деньги. Местные нам говорили: «С 1991 года у нас дети не ходят в школу, нет никаких детских садиков, и никто не получает пенсию. Мы не против вас. Спасибо, конечно, что от боевиков нас избавили. Но и вам пора домой». Это дословно.
Местные сразу начали нас компотами угощать, но мы остерегались. Тётка, глава администрации, говорит: «Ты не бойся, видишь — я пью». Я: «Нет, пусть мужик выпьет». Я так понял, что в селе было троевластие: мулла, старейшины и глава администрации. Причём главой администрации была именно эта тётка (она в Питере в своё время техникум закончила).
2 июня прибегает ко мне эта «глава»: «Ваши наших грабят!». До этого мы, конечно, прошлись по дворам: смотрели, что за народ, есть ли оружие. Идём за ней и видим картину маслом: представители нашей самой многочисленной правоохранительной структуры из дворцов с колоннами выносят ковры и всё такое прочее. Причём приехали они не на БТРах, на которых обычно ездили, а на БМП. Да ещё и переоделись под пехоту… Я так отметелил их старшего — майора! И сказал: «Появитесь здесь ещё раз — убью!..». Они даже не пытались сопротивляться, их мгновенно как ветром сдуло… А местным я сказал: «На всех домах написать — «Хозяйство «Вьетнама». ДКБФ». И на следующий день на каждом заборе были написаны эти слова. Комбат даже обиделся на меня по этому поводу…
Тогда же под Ведено наши захватили колонну бронетехники, около ста единиц — БМП, танки и БТР-80. Самая хохма была в том, что БТР с надписью «Балтийский флот», который мы в первую «ходку» получали от Группировки, был в этой колонне!.. С него даже не стёрли надпись эту и букву «В» на всех колёсах, стилизованную под вьетнамский иероглиф… Спереди на щитке так и было написано: «Свободу чеченскому народу!» и «С нами Бог и Андреевский флаг!».
Окопались мы основательно. Причём начали 2 июня, а 3 утром уже закончили. Назначили ориентиры, сектора огня, договорились с миномётчиками. И к утру следующего дня рота была полностью к бою готова. Потом свои позиции мы только расширяли и укрепляли. За всё время нашего пребывания здесь бойцы у меня ни разу не присели. Целыми днями мы обустраивались: рыли окопы, соединяли их ходами сообщения, строили блиндажи. Сделали настоящую пирамиду для оружия, всё кругом обложили ящиками с песком. Окапываться мы продолжали до самого ухода с этих позиций. Жили по Уставу: подъём, физзарядка, утренний развод, караулы. Бойцы обувь регулярно чистили…
Над собой я повесил Андреевский флаг и самодельный «Вьетнамский» флаг, сделанный из советского вымпела «Передовику соцсоревнования». Надо вспомнить, что это было за время: развал государства, одни бандитские группировки против других… Поэтому нигде я не видел российского флага, а везде был либо Андреевский флаг, либо советский. Пехота вообще ездила с красными флагами. И самое ценное на этой войне было — друг и товарищ рядом, и ничего больше.
«Духи» были прекрасно осведомлены, сколько у меня людей. Но кроме обстрелов ни на что они больше не отваживались. У «духов» ведь задача была не геройски погибнуть за свою чеченскую родину, а отчитаться за полученные деньги, поэтому туда, где их наверняка убьют, они просто не совались.
А по рации приходит сообщение, что возле Сельменхаузена боевики атаковали пехотный полк. Потери у наших — больше ста человек. Я был у пехоты и видел, какая у них там организация, к сожалению. Ведь там каждый второй боец был взят в плен не в бою, а потому что у местных жителей они повадились куриц воровать. Хотя самих парней по-человечески вполне можно было понять: жрать-то нечего… Их и хватали эти местные жители, чтобы это воровство прекратить. А потом звонили: «Заберите своих, но только чтобы они больше к нам не ходили».
У нас команда — никуда не ходить. А как никуда не ходить, когда нас постоянно обстреливают, и разные «чабаны» с гор приходят. Ржание лошадей слышим. Ходили мы вокруг постоянно, но комбату я ничего не докладывал.
Стали
