Даю команду готовить «Лавину». Это не «ура!» в одну шеренгу (держи интервал и равнение!), а передвижение попарно от укрытия к укрытию: один бежит, другой страхует. Благо всё было отработано внизу и никому не надо ничего объяснять. Оставив на хребте тяжёлое вооружение и небольшое прикрытие, группы стали спускаться вниз, сжимая кольцо вокруг укрепрайона с трёх сторон. Для отхода оставлен один проход, но и он — сюрприз! — перехвачен двумя РПК и огнём миномётов.
«Душки» оценили всё правильно и рванули, куда надо. Наконец миномётчики дождались своего часа. Невольно залюбовался работой наводчиков. Практически первыми минами они накрывали то одну, то другую отходящие группы «духов». Да и пулемётчики разгрузились прилично. Проскочили лишь самые наглые, которые вплотную прижались к нашему хребту и, попав в мёртвую для нас зону, сумели уйти.
Какой-то час — и всё кончено. Укрепрайон наш. Командиры доложили, что все живы. Глянул на часы. Ого, время далеко за обед, а я со вчерашнего… Вдруг понял, как я хочу… не есть, а именно жрать! Нервы, что ли? Пока мой товарищ «Ататиныч» открывал банки, я доложил комбату. Неожиданно на нашей частоте появился «Памир». По голосу узнал комдива. Стал докладывать, а он мне в лоб: «Докер», установку взял?». — «Никак нет». — «Так чем ты там занимаешься?». — «Ем». — «Ты что туда — пожрать пошёл!? Я тебя…».
Ну, вот и поел… Галета с холодной кашей застряла в глотке. Проглотил кое-как, встал, прошу «Ататиныча» посидеть на связи, а сам решил размяться. Точнее, просто не хотелось сидеть перед солдатом-связистом как оплёванному, он же всё слышал, хотя старательно делает вид, что ему никакого дела нет.
Спускаюсь к перевалу. Быстро смеркается. Интересные ямки-лунки вдоль тропинки. Вдруг вижу: дух сидит в окопе. Как он здесь уцелел после разведки? Тихо так сидит, не шевелится. Я автомат в его сторону, дёрнется — положу. Медленно к нему. Вдруг меня как током от пятки до темени: нога зацепила растяжку. Опускаю глаза: мина-американка склонилась на бок, чека наполовину выскочила, держится на сопле. Понимаю, что упасть не успею, у этой сволочи нет времени замедления. Стою, как парковая скульптура, только без диска и весла, боюсь дышать, не то что шелохнуться.
— «Крот!». — Голос пропал, из груди вырвался какой-то сип. Появился писарь. «Отойди, — говорю, — позови «Крота».
Тот подошёл, присел рядом и разобрался с миной, как повар с котлетой. Вставил чеку, сунул её в сумку и стоит, сматывает проволоку от растяжки. Что-то бормочет себе под нос. «Спасибо, — говорю, — и прости, братан, за вчерашнее». — «Ладно, проехали. Всё нормально, я бы сам не поднялся… По перевалу всё заминировано, осторожнее. А в окопе там муляж, мы его давно рассмотрели. Правда, похож?». — «Что-о-о?!.». До меня, наконец, дошло: «Урод, скотина безрогая!!!». — Боец вопросительно посмотрел на меня и на всякий случай попятился. — «Не волнуйся, это я про себя».
Смотрю: два «туфа» от выстрелов к безоткатке связаны крестом, на горизонтальный одет френч, вместо головы мешочек с нарисованными глазами, сверху чалма. Подскочил, двинул его ногой так, что голова покатилась по перевалу, и… успокоился. Почти бегом назад к радиостанции: «Всем до утра оставаться на месте! Организовать охранение! Никакого огня и курения!». Командиры и так всё знают, но я разгрузился и… полегчало.
…Ощутимо стало холодать. Зарядил противный пронизывающий дождь, который вскоре перешёл в мокрый снег. Я попросил «Ататиныча» разбудить в два часа, бросил на камни бронежилет и накрылся сверху плащ-палаткой. Через тридцать секунд уже спал. Правда, во сне продолжил командовать и спасаться от мин. Проснулся от собачьего холода. Вскочил, под ногами захрустел снег. Значит, мороз. Как бы не поморозить бойцов, особо-то никто не утеплялся. Но наш боец, вооружённый сухим пайком, непобедим. Никто и не собирался замерзать, а разведчики вообще нагло доложили, что им в «духовском» блиндаже на спальниках и под одеялами даже жарко. Я же раз пятьсот отжался и поприседал и… с радостью встретил рассвет. Облака ушли, выглянуло солнце, и через полчаса я забыл про ночной собачий холод.
Спустился к разведчикам и приступил к сбору трофеев. Безоткатки, ДШК, миномёты, мины и боеприпасы больших эмоций не вызывали. Железо и есть железо. А вот карты под плёнкой вызывали профессиональное уважение. Ты её хоть стирай, а ей хоть бы хны. Новенькие американские спутниковые радиостанции в заводской упаковке. В комплекте «динамо» — крути педали и получай ровно двенадцать вольт. Не надо никаких аккумуляторов с их извечной проблемой подзарядки. Японские панорамные бинокли с осветлённой оптикой, спальники на гагачьем пуху, фонари, коробки с батарейками и прочая, и прочая… Однако ничего по-настоящему душу не грело. В другой раз от десятой доли такого «результата» скакал бы на одной ножке, но сейчас меня интересовала только установка. И ладно бы только меня…
На одной трофейной карте обнаружил какие-то непонятные значки. Доложил комбату. Тот — в дивизию. «Встречайте гостей», — перезванивает комбат. И точно, идёт вертушка. Присела — из неё выскочили двое: начальник ХАДа Кабула, а с ним «душок» с автоматом и одеялом. Посмотрели они на карты и одну забрали. А на другой, говорят, обозначены склады. Вот их вам наш активист покажет. — «Если это склады, то карты и мы читать умеем, зачем показывать?». Но ХАДовец упёрся: «Пусть остаётся».
Активиста он оставил, а сам улетел, прихватив документацию и кое-что из трофеев. Я этого засранца покормил, показал, где отдыхать, поручил разведчику, а сам занялся своими делами. Только утром следующего дня вспомнил о нём, когда ставил задачи по поиску. А его и след уже простыл. Смылся, урод. Не знаю, то ли контрразведка разыграла свою комбинацию, то ли этот активист только и ждал, как бы поскорее к «духам» смыться. Но я же не пленного охранял, а вроде как союзника. Мало ли что ему надо было за тем камушком…
Осмотрели всё. Но целый день поисков ничего кроме боеприпасов не добавил. Не хотелось даже подходить к радиостанции: что я скажу комбату или, что во
