В следующее мгновение черный рыцарь шагнул к ней, и сердце ее едва не выскочило из груди.
– Господи, Давина… – пробормотал он. – А я уже подумал, что встретил призрака…
Давина вытерла о ночную рубашку вспотевшие ладони и тихо произнесла:
– Ты ужасно напугал меня, Джеймс.
От его взгляда у нее по спине пробежали мурашки. Ей хотелось бежать без оглядки, но ноги словно приросли к полу.
– А я думал, ты пошла спать, – сказал он.
Давину всю трясло, но она все же надеялась, что Джеймс в темноте этого не заметит.
– Мне захотелось подышать свежим воздухом.
– И ты решила подняться на стену в ночной рубашке?
«Если бы ты отнес меня туда на руках, мне бы не пришлось карабкаться по лестнице», – подумала Давина и несказанно удивилась такой странной и неуместной мысли. Когда-то им нравилось подтрунивать друг над другом. Удивительно, насколько живучей оказалась эта привычка.
– Никто меня не видел. Я лишь несколько минут постояла на верхней ступеньке, вот и все.
– Должно быть, теперь в стражники берут только слепых и глухих. Хотя… Кто тебя знает? Может, ты владеешь колдовством?
Ей показалось, что глаза его насмешливо блеснули, но она не была в этом уверена.
– Я там совсем недолго пробыла, – добавила Давина, как бы оправдываясь.
– Я провожу тебя до твоей комнаты, – сказал Джеймс, протянув ей руку.
– Здесь совсем недалеко. Я отсюда вижу дверь в свою комнату, – ответила Давина и, словно не заметив его протянутой руки, попыталась проскользнуть мимо.
Джеймс опустил руку. И тут же, перегородив арочный проем, проговорил:
– Я не поверил своим глазам, когда вошел в зал и увидел тебя рядом с моим братом. И ты сидела за столом с таким видом, словно ты – хозяйка в этом замке.
– Я… – У Давины пересохло во рту. – Видишь ли, твоя мать пригласила меня провести с ней Рождество.
– Да, мне так и сказали. Только вот не похоже это на правду, – пробормотал Джеймс, глядя на нее прищурившись. – Зачем ты здесь, Давина? Что за жестокая прихоть судьбы послала тебя ко мне в дом? Неужели ты мало принесла мне страданий?
Глаза его метали гневные искры, и Давина понимала: с учетом обстоятельств, при которых они расстались, он не мог не держать на нее зла. И все же ей было больно оттого, что Джеймс ее возненавидел.
Стараясь не подавать вида, что огорчена, Давина сказала:
– Я понятия не имела, что встречу тебя здесь, Джеймс. Если бы знала, никогда бы не приехала.
Он досадливо поморщился и спросил:
– Ты собираешься замуж за моего брата? – Причем Джеймс задал этот вопрос таким тоном, что сразу же стало ясно: он ревновал ее к Малколму.
– Нет, я не могу выйти за Малколма. Я ни за кого не могу выйти, – ответила Давина со вздохом.
Джеймс вдруг взял ее за подбородок и, заглянув в глаза, спросил:
– Честное слово?
– Честное слово, – кивнула Давина.
И в тот же миг Джеймс почувствовал, что гнев оставил его. Тяжко вздохнув, он проговорил:
– Видит бог, Давина, ты все еще способна растопить мое сердце одним только взглядом.
– Джеймс, – прошептала она, протянув к нему руку, – я не хочу злить тебя, не хочу будить горькие воспоминания, но поверь мне, пожалуйста, я сказала тебе правду.
Он долго смотрел на ее руку. Потом отвел взгляд, так и не прикоснувшись к ней. Давине показалось, что сердце ее кто-то безжалостно сдавил в кулаке.
– Наши воспоминания останутся там, где им надлежит быть, – заявил он. – В далеком прошлом.
– Я тебе не враг, Джеймс.
– Так ли? – Склонив голову к плечу, он внимательно посмотрел на девушку. – У меня есть сомнения на сей счет.
Внезапно в открытый люк над лестницей ударила молния, высветившая на мгновение лицо Джеймса. И Давина увидела, что в его безупречно правильных чертах было что-то пугающее, что-то дьявольское. Она отпрянула в страхе, но еще долго против воли продолжала смотреть ему в глаза.
Слыша его голос в темноте, она могла обманывать себя верой в то, что между ними все со временем наладится, но теперь, увидев его в беспощадном ослепительно-ярком свете, она лишилась иллюзий.
Джеймс Маккена, стоявший сейчас перед ней, совсем не походил на юного рыцаря, которого она полюбила, точно так же, как и она была уже совсем не та, что пять лет назад. Сердце Джеймса ожесточилось и сделалось равнодушным к страданиям – и к чужим, и к своим. Но откуда же тогда в голосе его столько боли? Может, это она очерствела душой? При этой мысли Давине стало мучительно стыдно и за то, что причинила любимому человеку столько боли, и за отсутствие сострадания к нему.
Раздался раскат грома, а за ним – новая вспышка молнии, опять высветившая лицо Джеймса. И Давине вдруг почудилось, что эта молния попала прямо в нее – пронзила ее насквозь.
– Я уеду утром, – пообещала она, понимая, что должна сделать это, чтобы хоть отчасти искупить свою вину.
– Ну да. Иного я и не ожидал. В конце концов, лучше всего у тебя выходит именно это.
– Ты о чем?
– Лучше всего ты умеешь убегать, – тихо ответил Джеймс.
Первой ее реакцией было возмущение, но любопытство оказалось сильнее гордости, и Давина сказала:
– Я надеялась тебе угодить. Разве ты не хочешь, чтобы я уехала?
Джеймс откашлялся и пробормотал:
– Мне нет дела до твоих перемещений. Хочешь – уезжай, не хочешь – оставайся. Разницы никакой! – с этими словами он развернулся и ушел.
Давину привел в чувство громкий кашель, донесшийся откуда-то сверху. Вот-вот сменится караул, а ей совсем не хотелось, чтобы ее увидели в ночной сорочке и с одеялом на плечах. Девушка бегом вернулась в спальню и, закрыв за собой дверь, прижалась спиной к косяку. Так она стояла, пока не успокоилась.
Осторожно забравшись под одеяло, Давина закрыла глаза. Но сон по-прежнему не шел. И тогда она стала молиться. Вначале помолилась о том, чтобы Господь ниспослал ей крепости духа и направил на верный путь, а потом попросила Бога, чтобы дал ей надежду на то, что завтрашний день будет лучше, чем день сегодняшний.
Глава 8
Хотя в эту ночь Джеймс почти не спал, проснулся он с первыми лучами солнца.
Немного полежав с закрытыми глазами в надежде заснуть вновь, Джеймс понял, что уснуть не удастся. Тогда он открыл глаза и осмотрелся. Стол с двумя стульями, три окна с толстыми стеклами, дорогой заморский ковер на полу и жарко натопленный камин…
Только одно место в мире могло похвастать такой роскошью, а именно – замок Маккены. Его дом.
Джеймс блаженно улыбнулся. Так хорошо ему давно не было. Как все-таки странно устроена наша голова… Пять лет назад он и подумать не мог о том, что когда-нибудь вернется сюда – слишком тяжел был гнет
