– Извещение Дафна увидела случайно – и не удержалась от желания выяснить отношения. За что тебе большое спасибо… – Он залпом выпил воду.
Лола посмотрела на него – увидела себя со стороны – и опустила глаза: стоическое спокойствие, непроницаемое лицо. Она всегда любила учиться, делала это хорошо и сейчас на практике демонстрировала умение справляться с турбулентными потоками. «Сильный характер!» – восхитился Бертран.
Он развернулся на каблуках и сделал три решительных шага. Мед есть, а мужчины похожи на медведей – пойдут на любые риски, чтобы полакомиться. Но… Четвертый шаг не состоялся – Бертран сел, сложил руки на груди.
– Наши отношения лишены смысла, так что порвать – правильное решение.
– Не бойся, я умею хранить чужие секреты.
– А я и не боюсь.
Бертрану показалось, что глаза Лолы затягивают его. У нее на языке вертелся вопрос: «А что способно тебя напугать?» Она мечтала увидеть, как он работает. Сесть рядом с ним. Рассказать, что летает по миру, но нигде не задерживается. Что уже много лет почти не фотографирует. Что выбрала такую профессию, где необходимо соблюдать жесткие правила, и тем самым, возможно, отгородилась от истинного предназначения.
Господи боже ты мой, все это бессмысленно. Лола схватила кастрюльку, открыла кран. С левого плеча соскользнула бретелька, она поправила. Небо за окном было огромным, ясным, гладко-синим и совсем близким. Она вылила на губку несколько капель средства для мытья посуды. А что НЕбессмысленно? Маленькие радуги в мыльных пузырях? Сидящий напротив нее мужчина? Почему она не выставляет его за дверь? Почему не следует совету Франка: «Остерегайся большого злого волка!»? Она ни разу не спохватилась, что жених может неожиданно вернуться и спросить, какого черта голый по пояс мужик делает в квартире, почему сидит на кухне, трет лицо, зевает и бормочет: «Никак не приду в себя, разница во времени совсем доканала…» Она задала всего один вопрос:
– Откуда ты вернулся?
– Блиц-полет в Нью-Йорк. Но не на Air France, Лола Баратье.
Она обернулась. Голос Бертрана, его взгляд, открытая улыбка уверенного в себе игрока вызвали ответную улыбку.
– Ты читал извещение.
– Не успел – Дафна слишком громко вопила. – Бертран скрестил руки на груди. – Но когда пришел сегодня ночью, взял почту и заметил на ящике твою фамилию: Лола Баратье.
– Теперь я стану Милан, – сообщила она, взволнованная, гордая, прекрасная.
– И ты права, звучит красиво.
– Согласна.
Он поздравил ее со счастливой переменой жизни, она поблагодарила нежным голоском. Они переглянулись, не думая о секундах, не вслушиваясь в тишину, забыв только что произнесенные слова. Он подумал: Два метра. Она подумала: Как далеко он заехал! Бертран провел ладонями по волосам:
– Где ты была позавчера, когда Дафна костерила меня?
– В Монреале.
– Удалось прогуляться по улице Сент-Катрин?[5] Сходила в парк Мон-Руаяль?[6]
– По улице прошлась.
Он упер кулаки в бока.
– Я тоже люблю Сент-Катрин. Удобная, мирная, интересные магазины и магазинчики, хорошие бары… Обманчивый июньский свет… Симпатичные люди… Очень теплые. Приветливые.
Лола не отвечала – только смотрела, приподняв в улыбке уголки губ.
– Тебе встречались симпатичные люди?
– Конечно. Как и тебе в Нью-Йорке.
Он ждал продолжения, вопроса: «Что ты там делал?» – не дождался и рассказал, что летал на мальчишник к приятелю и остался на свадьбу.
– Глупая затея. Новобрачный заснул за столом. Я сделал отличные снимки. Черно-белые. Он на стуле. Она сидит рядом, в фате, положив голову ему на плечо. Выражение лица капризное. – Бертран почувствовал, что Лола живо представила себе эту картину, и признался, что видел Франка с сумкой на плече.
– Где он хоронит свою холостяцкую жизнь?
– В Ду[7].
– А подруги устраивают для тебя девичник в конце недели?
– Да.
Бертран встал.
– Завтра? В Париже? – Не дождавшись ответа, он повторил, не спрашивая, но утверждая: – Завтра в Париже. – Прошел мимо нее и направился через гостиную к двери в спальню. Она молча последовала за ним, оставляя следы босых ног на красных плитках пола.
– Мне было интересно, что тут упало с жутким грохотом, – признался он, подхватил с пола матрас и уложил на место. Собрал простыни и наволочки. Поставил на место столик, положил на него журналы и книги, так и не поинтересовавшись, почему все это опрокинулось. Потом высунулся из окна и посмотрел на небо. Лола Баратье, будущая мадам Милан, почувствовала, как качнулся пол, а в самом дальнем уголке живота пробудились бабочки. Бертран снова притянул ее взгляд.
– У нас есть шанс встретиться наверху.
Лола вынырнула на поверхность. Коснулась стены правой рукой.
– Шанс ничтожно мал.
– Но он есть. – Бертран замер перед открытым гардеробом.
Лола затаила дыхание, бабочки замерли в полете. Он заметил ее страх, увидел золотистый чехол и все остальное. Толкнул дверцу, сделал шаг в сторону.
– Я не сужу и не углубляюсь. Снимаю мир таким, каков он есть.
Он стоял перед ней – не слишком близко и не слишком далеко – и смотрел в упор:
– Совсем как ты на борту самолета.
– Только резоны у нас разные.
Бертран не шелохнулся.
– И в чем же?
– В моей профессии, – не спеша начала Лола, – я не придаю значения тому, что не важно. Мне кажется, фотограф поступает прямо противоположным образом, разве не так?
Он не ответил. Отступил на два шага и привалился к стене. Уставился на шестиугольные плитки и ломаные линии пола. Повторил очень тихо, проследив взглядом один из зигзагов:
– Ты не придаешь значения тому, что не важно, а я поступаю иначе. – Долго смотрел на нее, потом улыбнулся. Вообще-то в подобных обстоятельствах Бертран не стал бы долго рассуждать. Фотография ждать не может. Жизнь коротка, время бежит от людей – наверное, хочет оправдать свои дерзкие вызовы и обольщения, желания и поступки. Обычно молодой человек не мучился вопросами – тем более такими, – но сейчас следовал за ломаными линиями, и Лола вдруг спросила:
– Что для тебя по-настоящему важно?
Взгляд Бертрана замер на точке, в которой перекрестились две темно-серые линии. Он уже слышал этот вопрос? От Дафны? Нет, конечно нет. От матери? От отца? От брата? От одного из преподавателей? Никто о таком не спрашивал.
– Четыре вещи я люблю безоговорочно: Африку, сладкие апельсины, три-четыре часа сна в удобной постели и мою свободу.
Бертран хотел было добавить: «Иногда мне кажется, что я умру один-одинешенек на «Черном» континенте…» – но «споткнулся» о слова. А.О.Л.Л. ЛОЛА. Он посмотрел на нее. Увидел разделявшие их сантиметры, превратившиеся в мост. Она улыбается украдкой, потому что видит его. Поправляет волосы и спрашивает почти сурово: «Серьезно?» Соски вздрогнули под майкой, но Бертран смотрит только на две непослушные пряди, снова выбившиеся из прически. На бесконечно глубокое небо, готовое принять их в объятия. «Моя работа.
