привело меня сюда, была и другая причина. Мне рассказали о священном озере, о вашем малочисленном племени и интересных обычаях, а так как я по природе своей любопытен, мне захотелось увидеть все это своими глазами.

– Полагаю, ты вволю насмотрелся, – заметил Кумпана.

– Так или иначе, – продолжал я, пропустив его слова мимо ушей, – никто не упрекнет Макумазана в том, что он не отработал сполна полученную плату. Поэтому я приму участие в вашей войне и сделаю все, что в моих силах, тем более у меня с Кенекой свои счеты: его предательство стоило жизни двум моим слугам. Только я требую, чтобы Совет Тени и белый Странник, который, не вняв моим увещеваниям, стал-таки вашим вождем, пообещали, что сразу после войны мне и моему слуге не станут более чинить препятствий и позволят уйти с миром.

– Мы клянемся тебе в этом именем Энгои, господин! – с готовностью воскликнул Кумпана, и вид у него при этом был пристыженный. – Прости, если мои слова обидели тебя. Насчет любви к сражениям я только повторил то, что мне поведал твой слуга Ханс, а об остальном узнал от Кенеки.

– То есть от человека, который оказался предателем и лжецом, – заметил я сердито. А затем спросил также и у Аркла, дает ли он мне обещание, что меня отпустят, когда закончится война.

– Разумеется, Квотермейн, если вы этого хотите, – ответил он по-английски. – Правда, я надеялся, что вы побудете с нами еще немного. Сказать честно, мне будет без вас одиноко, – добавил Аркл и вздохнул, как мне показалось, обреченно – что и немудрено, учитывая обстоятельства.

– Почему же вы остаетесь здесь?

– Это мой долг, моя судьба. Меня пленили чары, которые невозможно развеять. Кроме того, Квотермейн, как вы не понимаете, – прошептал он быстро, – если я нарушу клятву (чего я делать не хочу) или хотя бы попытаюсь, то не проживу и дня.

– Я прекрасно все понимаю, Аркл, и очень сожалею, – кивнул я, после чего откланялся и вышел из дома.

– Баас, – сказал Ханс, когда мы оказались на улице, – помните ту ловушку из ивовых прутьев, которую я смастерил, чтобы поймать угря, – (он имел в виду усатую ильную рыбу), – в низовье Тугелы, когда у нас закончилась еда? Ловушка получилась очень хорошая, баас. Угорь проскользнул внутрь, дверца моментально захлопнулась, он не смог выбраться, и мы его съели. Эта земля, баас, такая же ловушка для Рыжего быка, а Тень – приманка. Немного погодя эти люди-призраки непременно зажарят и съедят бедолагу.

Я вздрогнул, представив себе эту картину. И заметил:

– Смотри, Ханс, как бы нас самих не съели.

– О нет, баас, вам это не грозит. Этим дабанда просто не на что вас ловить. К счастью, у них есть только одна Тень, а ловушка без приманки бесполезна.

К вечеру над побережьем священного озера и над всей землей вокруг, насколько хватало глаз, собрались муссонные облака.

– Баас, – сказал Ханс, – а Тень-то оказалась неплохой заклинательницей. Помните, Кумпана сказал, что она обещает дать дождь этим абанда? Без малого три года бедняги страдали от засухи. Теперь-то им хватит воды.

– Может, тогда они не станут воевать, – невозмутимо заметил я.

Погода и в самом деле была своеобразной. Жара, и без того стоявшая в последние дни, неуклонно продолжала расти. Сдается мне, в тот вечер температура поднялась до сорока пяти градусов в тени. Кроме того, наблюдалась страшная духота, воздух был такой густой, что мне казалось, будто я дышу кремом. При малейшем усилии я обливался по?том.

Я лежал в кровати, раздевшись до рубашки, тщетно пытаясь устроить в помещении хоть небольшой сквозняк, дышал как рыба, выброшенная на песок, и молился, чтобы поскорее разразилась буря и принесла прохладу. В могущество Тени я не верил. Полагаю, что Кумпана и остальные старики просто-напросто хорошо знали приметы местной погоды и смогли рассчитать, когда же долгая засуха наконец прекратится. Вот и все пророчество. Правда, надо признать, что по каким-то неведомым причинам засуха сия никогда не затрагивала долину кратера, а потому дабанда неизменно собирали богатый урожай и не голодали.

Ханс, как истинный готтентот, был равнодушен к жаре. Он сходил в город на разведку и сообщил мне, что люди встревожены надвигающейся бурей. Одни срочно укрепляли крыши, а другие перевозили свои запасы в пещеры и прочие надежные места. С полей спешно убирали остатки урожая, даже дети были при деле. Жрецы строили над алтарем что-то вроде шалаша из пальмовых листьев, должно быть, чтобы дождь не потушил огонь, который будто бы горел там с незапамятных времен.

На землю опустилась жаркая ночь. Я не мог глаз сомкнуть и только жадно глотал воду, подкисленную соком какого-то дикого фрукта, который рос в кратере. Он походил на сливу и дарил напитку вяжущий вкус и прохладу. Рассвет был сер, как в Лондоне в ноябре, ничто не нарушало тишины.