– Всего один цветок. Он принадлежит не мне. Мой африканский друг просил меня… впрочем, это длинная история, которая вряд ли вас увлечет.

– Напротив. Судя по величине, у вас там стебель или бутон цимбидиума.

Я отрицательно покачал головой:

– Мой друг называл его иначе – циприпедиумом.

Молодой человек чрезвычайно удивился.

– Один цветок циприпедиума в целом ящике? Настолько крупный?

– Да, по словам моего друга, это самый крупный циприпедиум на свете из всех, что когда-либо были найдены. Около двадцати четырех дюймов от края одного бокового лепестка, – кажется, так он их называл, – до края другого, ширина чашечки около фута.

– Двадцать четыре дюйма в поперечнике и фут в чашелистике! – потрясенно воскликнул молодой человек. – И это циприпедиум! Сэр, вы шутите?!

– Ничего подобного, сэр! – возмутился я. – Ваши слова равнозначны обвинению во лжи. Впрочем, может действительно оказаться, что эта орхидея другого рода.

– Во имя богини Флоры, покажите мне ее скорее!

Я успел открыть ящик наполовину, когда к нам подошли двое джентльменов, которые либо слышали наш разговор, либо заметили волнение моего собеседника. В петлицах у них тоже были орхидеи.

– Ба, Сомерс! – начал один из них с фальшивой доброжелательностью. – Что там у вас?

– Что это у твоего друга? – вторил ему другой.

– Ничего, – ответил молодой человек, которого назвали Сомерсом. – В ящике у него… тропические бабочки.

– Ах бабочки… – отозвался номер один и пошел прочь.

А вот от господина номер два, напористого, с ястребиным взглядом, так легко было не отделаться.

– Давайте посмотрим на этих бабочек, – обратился он ко мне.

– Исключено! – воскликнул молодой человек. – Мой друг опасается, что сырость испортит их окрас, верно, Браун?

– Верно, Сомерс, – подыграл ему я и захлопнул ящик.

Мужчина с ястребиными глазами удалился, ворча, что сказки про бабочек уже встали ему поперек горла.

– Орхидист! – прошептал молодой человек. – Орхидисты народ ужасный. Оба этих джентльмена весьма богаты, мистер Браун… Простите, могу лишь надеяться, что угадал ваше имя, хотя, конечно, шанс невелик.

– Да уж, – усмехнулся я. – Меня зовут Аллан Квотермейн.

– А! Это лучше, чем Браун. Вот что, мистер Аллан Квотермейн. Здесь есть отдельная комната, и у меня имеется ключ от нее. Давайте переберемся туда с вашими… бабочками!

В этот момент мимо нас прошествовал господин с ястребиным взором.

– С удовольствием, – ответил я.

Мы вышли из аукционного зала, спустились по лестнице и в конце концов попали в комнатушку, по стенам которой стояли полки, уставленные книгами и гроссбухами.

Сомерс тщательно запер за собой дверь.

– Ну-с, – произнес он тоном романтического злодея, оставшегося наедине с добродетельной героиней, – теперь мы одни. Мистер Квотермейн, показывайте… ваших бабочек.

Я поставил ящик на сосновый стол у окна и открыл его. Под крышкой лежал слой ваты, а под ним, между двумя стеклами, – золотистый цветок с широким зеленым листом, невредимый после долгих путешествий, прекрасный даже в засушенном виде.

Сомерс не мог оторвать от него глаз. Один раз он обернулся, пробормотал что-то, потом снова принялся рассматривать его.

– О Небо! Возможно ли, чтобы в нашем несовершенном мире существовал такой цветок? Ведь вы не подделали его, мистер Квотермейн?

– Сэр, – сказал я, – я во второй раз слышу оскорбительные намеки. Прощайте!

– Не обижайтесь! – воскликнул он. – Сжальтесь над слабостью бедного грешника! Вы не понимаете меня?

– Будь я неладен, если понимаю!

– Поймете это только тогда, когда начнете собирать орхидеи. Во всем, что не касается их, я человек абсолютно здравомыслящий. Мистер Квотермейн, – взволнованно продолжал он, понизив голос, – ваш друг прав. Это чудесная орхидея циприпедиум, и она стоит целой золотой копи.

– Охотно верю, учитывая мой опыт на золотых копях, – заявил я колко и, как оказалось, пророчески.

– О золотой копи я говорил образно, а не буквально, не как участник кампании. Я имел в виду не один цветок, а растение, на котором он