В самом начале 1980-х городские власти одобрили открытие нескольких самодеятельных клубов. Клуб авторской песни, объединявший поэтов- бардов, существовал в Ленинграде уже давно, а теперь к нему добавились джазовый клуб «Квадрат» и объединение полуподпольных литераторов «Клуб- 81». Но самым известным стал, конечно, Ленинградский рок-клуб.

Рокерам было выделено помещение при Доме народного творчества на улице Рубинштейна. В зальчике этой же организации (вход со двора) стали проводиться выступления входящих в клуб коллективов. Звучит неплохо, но никакого ажиотажа эти концерты в городе не вызвали. По крайней мере, первое время. Звездами здесь считались попсовый «Форум» с солистом Виктором Салтыковым или унылый фольклорный коллектив «Яблоко» с Мариной Капуро. Настоящих рок-н-ролльщиков в первом составе Рок-клуба считай и не было.

Заведение на улице Рубинштейна объединило вовсе не длинноволосых бунтарей, а всего лишь тех, кто не смог пристроиться на работу в приличные ленинградские рестораны. Мир менять они вовсе не собирались – куда больше их устроила бы ставочка при какой-нибудь провинциальной филармонии, позволявшая время от времени выступать с концертами и зарабатывать на хлеб насущный.

Единственным членом раннего Рок-клуба, который мечтал о другом, был лидер группы «Аквариум» Борис Гребенщиков. Но ключевое слово здесь «единственный». Коллеги смотрели на БГ как на чокнутого. Он говорил непонятные слова, вел себя будто языческое божество, хотел чего-то такого, чего и в мире-то не бывает, так что связываться с ним никто из рок-клубовских музыкантов не желал.

На какое-то время Гребенщиков близко сошелся с Майком Науменко из группы «Зоопарк». Но к середине 1980-х все понимали, что Майк спивается. Он неделями не приходил в себя. Вместо концертов лежал пьяный под столом в гримерке. Если же, потолстевший и ужасно выглядящий, все-таки выходил на сцену, то ходуном ходящие руки все равно не давали ему прилично взять хоть один аккорд. Майку оставалось жить всего несколько лет, и до музыки ему больше не было никакого дела. А Гребенщикову требовались соратники по борьбе.

Он пытался работать с Сергеем Курехиным. Принял участие во всех организованных им «Поп-механиках». Но Курехин не был рок-н-ролльщиком, да и над идеей вступить в Рок-клуб лишь громко смеялся. Некоторое время Гребенщиков пробовал приглядываться к первым ленинградским панкам – Свинье и его приятелям. Это тоже было бесперспективно: то, чем они занимались, никогда не выпустили бы ни на одну сцену страны.

Зато именно в панк-тусовке Гребенщиков отыскал-таки человека, который всего через несколько лет стал наконец знаменем всей русской рок- революции.

Первое время группа Виктора Цоя называлась «Гарин и Гиперболоиды». Сперва это было трио, потом дуэт, а под конец Цой и вовсе остался один: Гарин без Гиперболоидов.

До 1984 года группа являлась филиалом гребенщиковского «Аквариума». Их первый альбом целиком спродюсировал Гребенщиков, на первых концертах вместе с Цоем играли «аквариумовские» музыканты, да и досуг Виктор проводил тоже лишь в компании гуру. Гребенщикову хотелось видеть в группе Цоя типичный ритм-энд-блюз-бэнд – нечто вроде раннего «Аквариума». А вот сам Цой хотел совсем другого.

Он был человеком иного поколения. Когда Гребенщиков уже собрал свою группу, Цой только-только перешел во второй класс. Он вырос на другой музыке и играть хотел тоже другую. Несколько лет подряд он искал собственный саунд. Работал над тем, что станет фирменным «киношным» звучанием.

В тот момент вместе с женой Марьяной Цой снимал квартиру в северных районах Петербурга. Денег не было, перспектив тоже. Денег не было настолько, что иногда Виктору приходилось торговать портретами иностранных рок-звезд, которые он сам же и рисовал. Вообще-то бо?льшую часть жизни он считал себя не музыкантом, а именно художником. Рисовал он действительно неплохо и иногда дарил приятелям картины или сувениры собственного изготовления. Например, вырезанную из дерева пепельницу в виде ступни, каждый палец которой являлся крошечным пенисом.

В то время Гребенщикова очень интересовало направление древнекитайской философии, именуемое «Ветер и поток». Основная идея состояла в том, что адепты ежевечерне нажирались как скоты и мешали окружающим спокойно жить. Древнекитайские философы обычно угощали собутыльников, пуская чашечку с вином по волнам тихой реки. В квартире Цоя не было тихих рек. Гребенщиков приезжал к Виктору с Марьяной по пятницам и привозил с собой ящик сухого красного вина. Чтобы соблюсти китайский колорит, приятели пробовали пускать чашечку в ванной. Чашечка тонула. Вино проливалось. Вскоре Цой с Гребенщиковым махнули на колорит рукой.

Трудно сказать, хорошо ли разбирался в древнекитайской философии недоучившийся пэтэушник Цой. Но суть движения «Ветер и поток» он уловил точно.

Нарезаться им с Гребенщиковым удавалось не хуже китайских философов.

На тот момент Цою было чуть за двадцать. Он родился в семье учительницы физкультуры и инженера. Мама была русской, папа из казахских корейцев. Папа даже по-русски говорил плохо. Говорят, женат он был пять раз, причем три из них – на маме Виктора.

Цой не был общительным юношей. Он был необщительным. Подбородок вперед, непроницаемое лицо. Ты задаешь вопрос, а он молчит… и только после трехминутной паузы цедит в ответ одно единственное слово. В Петербурге редко хамят в транспорте и никогда не переходят с «вы» на «ты», но дело не в вежливости. Просто в моем городе не принято пускать людей дальше прихожей… принято проживать жизнь застегнутым до самого кадыка.