Хорошо быть вместе и жить ради поэзии, когда тебе двадцать и впереди вся жизнь. А когда тебе тридцать и ты понимаешь, что жизнь-то идет? С каждым часом ее остается все меньше, а вперед ты не движешься.

Нужно было выбирать. Каждому из четырех предстояло определиться: что дальше?

Найман и Рейн пробовали зарабатывать на жизнь пером. Ахматова подбрасывала им кое-какую халтуру, они публиковали поэтические переводы, подавали сценарные заявки на производство научно-популярных фильмов, и все в таком роде. Не поэзия, конечно, в чистом виде, но, по крайней мере, творческая профессия.

Бобышев предпочел официальную службу в каком-то НИИ, а стихи писал в свободное от работы время. Правда, он здорово уставал на работе, и писать удавалось чем дальше, тем реже… но пока внимания на это он не обращал.

И только четвертый брат-поэт, Бродский, не планировал ничего в своей жизни менять. Он продолжал делать все то, к чему привык еще в шестнадцать. Поэт должен писать стихи – он и писал. Не для печати в советских журналах. И не в свободное от работы время. Он пытался жить как профессиональный поэт, не имея к тому никаких оснований. Глядя на него, страна начинала хмурить брови.

В ноябре 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» была опубликована статья «Окололитературный трутень». В ней речь шла о Бродском и о нескольких его приятелях, но в основном все-таки о Бродском. С чего это серьезная партийная газета решила приглядеться к его персоне? – удивился Иосиф. Сперва статья его просто развеселила. Он показывал ее приятелям и говорил, что вот она, долгожданная слава. Однако всего через пару недель стало ясно: дело принимает дурной оборот. По следам публикации власть затеяла проверку. На квартиру к родителям Бродского приходил участковый. В почтовом ящике обнаружилась повестка. И Бродский решает до поры до времени скрыться.

Просто пересидеть, пока все не уляжется, а там будет видно.

Из Ленинграда он уехал в Москву и засел на квартире у старого друга Рейна. Иосифу казалось, что дело не стоит выеденного яйца. Ну неделя, ну две, потом о нем все забудут. Однако у власти оказалась отличная память. Повестки и визиты участкового повторялись, а потом на Иосифа завели уголовное дело. Становилось ясно: как только Бродский вернется в город из Москвы, его сразу же арестуют. Поэтому возвращаться он не собирался. Сидел у Рейнов, писал стихи, пил много кофе, скучал по своей Марине.

Прошел декабрь. В Ленинграде выпал снег. Тусовка собиралась хорошенько отпраздновать Новый год. Основное веселье должно было происходить на арендованной даче в курортном местечке Комарово. Арендовала ее чета художников Беломлинских, а приглашены были все главные фигуры ленинградского андеграунда. Дача была двухэтажная. Беломлинские занимали второй этаж. Одна комната отводилась хозяевам, вторая – какой-то еще супружеской чете, а в самой большой третьей комнате ночевать должны были холостяки-поэты. В том числе и Бобышев.

Хорошенько хлопнуть Дмитрий успел еще в городе. И на дачу прибыл уже тепленький. Прибыв же, хлопнул еще, огляделся по сторонам и громко объявил, что имел отношения со всеми присутствующими дамами. За что тут же получил от возмущенных мужей в глаз и Новый год встречал со здоровенным синяком.

Говорят, как встретишь год, так его и проведешь. Не знаю, возможно, синяк под глазом должен был стать

Бобышеву предупреждением, однако не стал. Еще накануне Дмитрий объявил товарищам, что праздник собирается встретить с дамой. Те не возражали. Съездив в город, Бобышев привез в Комарово Марину Басманову. Для остальных гостей это было немного неожиданно, но впрочем – что такого? Мог же уехавший Бродский поручить старому другу присматривать за невестой, не так ли?

Проблема была только в том, что Бобышев больше не считал Бродского другом. Этот парень не нравился ему с самого начала. А последнее время не нравился особенно. Как-то на Литейном они чуть не разодрались. Долго стояли лицом к лицу, громко орали матом и хватали друг друга за лацканы пиджаков. Оба молодых человека говорили потом, что вот, мол, вопрос-то в творчестве… слишком, мол, по-разному относятся они к поэзии… Но оба лукавили: дело было именно в Марине.

В десять вечера 31 декабря 1963 года гости наконец уселись за стол. Выпили, начали оживленно, все разом, говорить. После полуночи Бобышев взял Марину за руку и под шумок увел на улицу. Прочие гости даже не обратили внимания. Пара вышла на лед Финского залива. Прежде чем все произошло, Бобышев вроде бы спросил у Марины: а как же Иосиф?.. Она вроде бы ответила, что больше не с ним…

За стол они вернулись не скоро. Марина посидела со своей вечной полуулыбочкой, а потом встала и подожгла занавеску на окне.

– Красиво горит, – сказала она, пока все пытались не дать даче сгореть целиком.

Под утро Басманова уехала назад в город.

Девушка ушла от одного поэта к другому. Неприятно, конечно, но в принципе дело-то житейское. Однако в тот раз обернулось все крайне неприятно.

Уже через день кто-то рассказал Бродскому о том, как именно его невеста отметила Новый год. Плюнув на конспирацию, Иосиф примчался в Ленинград, позвонил Дмитрию и хамским тоном предложил встретиться.

Бобышев подозревал, что дело может кончиться ножом в селезенку. Но все равно пришел. Бродский, не глядя ему в лицо, спросил, спал ли тот с Мариной. Руки он не вынимал из карманов, и вообще было видно, что от броска на противника его отделяют считанные мгновения. Бобышев заявил, что на