удастся заманить дикарей на то место, где они приготовлены.

Дон Эстеван, все время сохранявший обычное спокойствие и хладнокровие, тоже начал отчаиваться и, указывая Педро Висенте на фитиль, проведенный к месту, где заложили мину, сказал:

– Вот наша последняя надежда… и чем скорей, тем лучше.

– Дон Эстеван, – почти грубо отвечал гамбусино, – я вас не узнаю!

И затем, обращаясь к Тресиллиану, прибавил:

– Может, вы тоже думаете, что пробил наш последний час?

– Ты хочешь знать, что я думаю? – отвечал англичанин. – Я готов на все; но прежде чем умереть, мы должны хорошенько отомстить за себя.

– Мы отомстим, будьте уверены; краснокожим чертям недешево достанутся наши скальпы, если только у них будет кому эти скальпы снимать! – воскликнул гамбусино. – Все готово, и если мы должны умереть, то ведь их жизнь в наших руках.

Пройдя как можно медленнее мимо горы, новая шайка индейцев достигла лагеря Зопилота, где после того весь вечер раздавались громкие, приветственные, торжествующие крики.

На ночь койоты зажгли большие костры, и безмолвие пустыни нарушалось только гортанными криками часовых.

На площадке большинство мужчин спало. Одни только стражники бодрствовали в обществе сильных и энергичных мужчин, не потерявших еще уверенности в успехе поездки Генри Тресиллиана; они считали необходимым держаться во что бы то ни стало, не прибегая до последней минуты к страшному средству – гибели вместе с осаждающими.

Двое из этих людей прошедшей ночью совершили один из тех смелых подвигов, которые почти превосходят границы человеческой храбрости.

Это были двое друзей Ангуэса и Барраля, двух мучеников первой попытки к спасению.

Заметив, что индейские часовые стоят по двое на некотором расстоянии вокруг подошвы горы и что к двоим последним, более отдаленным, можно приблизиться, если спуститься с площадки дорогой, избранной Генри, они решили, как только настанет ночь, отомстить за мученическую смерть своих товарищей.

Еще днем они сговорились с тремя рудокопами, которые вызвались помочь им в смелом предприятии. Рудокопы должны были спустить их в долину в том же месте, откуда ушел Генри Тресиллиан. Спустившись вниз, смельчаки предполагали обогнуть гору, укрываясь за ее выступами; затем, с ножами в зубах, проползти расстояние, отделявшее их от часовых, и одним прыжком кинуться на избранные жертвы. Весь исход предприятия зависел от той быстроты, с которой оно будет выполнено.

Они страшно рисковали и шли почти на верную смерть.

Подвиг был совершен, но положение не изменилось

Но умереть, отомстив убийцам, – такая смерть стоила всякой другой, да кроме того, разве не имели они возможности покончить с собой прежде, чем попадут в руки дикарей?

Но их смелая вылазка увенчалась успехом. С той ловкостью, на которую способны только люди, проведшие всю свою жизнь в охотничьих приключениях, подползли они к ближайшим часовым-индейцам и, прежде чем те успели заметить их и поднять тревогу, вонзили свои ножи по самую рукоятку в грудь краснокожих. Индейцы молча, как подкошенные, свалились на землю. Затем мексиканцы так же осторожно вернулись к месту, где их ждали товарищи, и минуту спустя уже были подняты на площадку.

С первыми проблесками зари осажденные могли видеть обоих часовых, лежавших на спине, их окружала группа дикарей, взбешенных и в то же время пораженных этим необъяснимым случаем.

Когда дон Эстеван узнал о ночном похождении своих людей, он не посмел наказать их за нарушение дисциплины, воспрещающей покидать лагерь без разрешения начальника. Дон Эстеван сделал вид, что ему ничего не известно, хотя в душе был очень благодарен смельчакам, подвиг которых должен был иметь громадное нравственное влияние на осажденных. Но тем не менее гамбусино поручено было принять меры, чтобы подобные попытки не повторялись, и объяснить людям, что это могло бы открыть дикарям путь, которым мексиканцы пробрались в долину.

Ангуэс и Барраль были отомщены. Геройский подвиг был совершен, но положение не изменилось.

Стало только двумя индейцами меньше – вот и все. Но их оставалось еще более чем достаточно, чтобы заменить выбывших и победить защитников крепости, если подкрепления не подойдут.

Одиннадцатый день прошел так же монотонно, но с еще большей тревогой, чем предыдущие.

По мере того как время приближалось к вечеру, надежда на прибытие помощи начинала сменяться всеобщим разочарованием.