мотивацией. «Первая причина заключается в том, что он [Гитлер] не желает, чтобы в войсках на Восточном фронте сложилось мнение, что в случае их пленения русскими с ними будут обращаться согласно договору. Вторая причина состоит в том, что из сравнения имён русских военнопленных русское правительство может установить, что в живых остались далеко не все из попавших в руки немецких солдат».

Установить это было бы нетрудно: к этому моменту в лагерях погибли почти два миллиона человек. Всего же за годы войны в немецком плену, только по официальным документированным данным, умертвили 3 миллиона 300 тысяч советских военнопленных, то есть 57 % от общего числа422. Однако эта цифра неокончательна: она не полностью учитывает гибель советских пленных в 1941 году, которая во многих случаях просто не отражалась в документах. Думается, что точнее цифры А. Даллина и В. Земскова, оценивавших число жертв немецкого плена в 3,8 или 3,9 миллиона человек. Людей убивали голодом, дикими условиями содержания, неоказанием помощи, непосильным трудом, моральными издевательствами, газом и садистскими экспериментами. При этом цели уничтожить всех военнопленных поголовно нацисты, конечно, не ставили; речь шла скорее о прореживании, экстремальном социал-дарвинистском естественном отборе, в результате которого выжившие получали право работать на «Тысячелетний рейх». Впрочем, главным фактором торможения этой программы стал срыв гитлеровского блицкрига. Одержать победу по плану «Барбаросса» не удалось — Восточный фронт, наоборот, поглощал всё больше и больше живой силы. Рейху катастрофически не хватало рабочих рук. Это заставило Гитлера принять решение о более рациональном использовании военнопленных СССР. О тех, кто уже погиб из-за его бесчеловечной политики, фюрер просто не думал. Здесь действовал старый принцип «они были бесполезны и все умерли». Но теперь они понадобились — и можно было позаботиться о том, чтобы поддержать их жизни, во всяком случае на период их полезности. Практику уничтожения стоило перенести на тех, кто менее нужен и более опасен «для Великой Германии».

Слухи о планируемом голоде проникли в среду военных уже с первых дней вторжения. Капитан Вильфрид Штрик-Штрикфельдт запомнил, как в расположение группы армий «Центр» прибыли высокопоставленный чиновник из министерства Розенберга и некий партийный деятель. За обедом, на который их пригласил фельдмаршал Федор фон Бок, гости беспечно пересказали содержание секретных директив, корни которых уходили в разработки штаба «Ольденбург». По словам мемуариста, они открыто говорили, «что русских на сорок миллионов больше, чем нужно, и они должны исчезнуть. „Каким образом?“ — „Голодной смертью. Голод уже стоит у дверей“. — „А если удастся решить проблему голода?“ — „Всё равно сорок миллионов населения лишние“»423.

Шокированный этим фон Бок отправил Штрик-Штрикфельдта в Берлин, чтобы прояснить ситуацию. В министерстве восточных территорий его успокоили: «Смертность от голода, конечно, возможна. Но само собой разумеется, о предумышленном убийстве никто не думает»424. Это была циничная ложь. Возможно, что Гитлер и Гиммлер, которые смотрели на Розенберга свысока, не говорили ему всего, но о планах лишить коренное население продовольствия он знал прекрасно. Наивно думать, что автор идиомы «окончательное решение еврейского вопроса» не понимал последствий. Этот «самоуверенный прибалт» и сам, обращаясь к подчиненным 20 июня 1941 года, декларировал: «Мы не берём на себя никакого обязательства по поводу того, чтобы кормить русский народ продуктами из этих [плодородных] областей изобилия. Мы знаем, что это является жестокой необходимостью, которая выходит за пределы всяких чувств»425.

Хотя документы штаба «Ольденбург» говорили о продовольственной блокаде потребляющих областей («лесистой зоны»), принцип изъятия ресурсов не мог не применяться и в черноземье. В расположении группы армий «Юг» к плану Бакке относились благосклонно. Фельдмаршал Герд фон Рундштедт говорил: «Мы должны будем уничтожить по меньшей мере одну треть населения присоединённых территорий. Самый лучший способ для достижения этой цели — недоедание»426. Посетив оккупированный Киев осенью 1941 года, группенфюрер СС Фриц Заукель повсюду слышал от соотечественников разговоры о том, что десять, а может и двадцать миллионов местных жителей должны умереть от голода427.

Любопытно, что изначально германский диктатор планировал разрушить столицу Украины жесточайшими бомбардировками. 18 августа Франц Гальдер записал в дневнике: «Киев будет превращен „в пепел и развалины“ (указание Гитлера)»428. В этом намерения фюрера относительно «матери городов русских» были схожи с теми, что он имел по поводу Ленинграда и Москвы. Однако выполнить этот дьявольский план не удалось, и оккупационные войска столкнулись с 400-тысячным населением, судьба которого была решена на совещании штаба «Восток» в духе предшествующих решений «Ольденбурга». 16 сентября Геринг, Бакке и другие чиновники согласились с тем, что «на оккупированных землях следует руководствоваться принципом, согласно которому надлежащее питание будут получать только те, кто работает на нас»429. Учитывая, что многие учреждения, например магазины, библиотеки, значительное число больниц, институтов и училищ, были закрыты, множество людей оказались брошены на произвол судьбы. Устроиться на работу к немцам (даже при большом желании) могла лишь часть из них, и в основном речь шла о второстепенных постах вроде сторожа, посудомойки или кухарки. Для занимавших такие должности рекомендовался