Глава 24
Имя
Каспер не ложился спать, пока Рута не вернулась. Он стоял на пороге и смотрел в ночь. В непрозрачной тьме ночи растворяется все: тревоги и чувства, крик и одиночество, отчаяние и боль – она до краев наполнена мутью и прохладой, оседающей на дно, пока невидимые руки сквозь марлю не процедят ночь, и очищенное утро не упадет белым туманом на город. Каспер вслушивался в приглушенные звуки ночи – где-то еще чуть слышно играла музыка, прерываемая криками гуляк, далеко на лугах ржали лошади, от реки доносились возгласы с кораблей, а над головой вкрадчиво шумела липа. Конек неподалеку обнюхивал месяц в темной луже. В разреженном ночном воздухе все запахи города сгущались, становились более отчетливыми, обогащаясь еще и запахами пригородов, среди которых возобладал запах чего-то жженого. И вот наконец послышались знакомые голоса – это аптекарь со своим учеником провожали Руту. Каспер с тоской почувствовал, как теряет ее, даже не получив. Она смеется так, как никогда не смеялась в этом доме, голос ее тоже изменился, он стал звонким, более игривым, чуть ли не каждое ее слово обрамлено смехом. Она цветет только ТАМ, и увядает ЗДЕСЬ. Каспер ударил кулаком о дверной косяк. Она влюблена, но влюблена не в него, а в этого пижона, больше похожего на панночку, чем на пана. Сколько ему? Наверное, нет и двадцати. Усы еще даже не пробились. Странные вкусы бывают у женщин. Почему бы ей не влюбиться в аптекаря? Он прихрамывает… Но это не очень бросается в глаза. Такое может даже женщинам и нравиться, как нравятся шрамы на лице, особенно здесь, во Львове, – женщины просто без ума, когда видят человека с красивыми рубцами и шрамами. И аптекарь получил увечья, не упав с лестницы, а все-таки в битве. Однако она выбрала это юное создание с узкими плечами и изящными ладонями. Это не укладывалось в голове. Каспер вспомнил, как, оказавшись в другом городе, не имел никаких проблем с женщинами, они сами липли. И не обязательно в шинке, он мог задевать их и на улице, а они радостно откликались, видя перед собой высокого видного мужчину атлетического сложения. Итак, причина одна и та же, та, что висит над ним дамокловым мечом еще с детства, и преодолеть ее невозможно, пока он – тот, кем является. А если бы знать, что, уехав с ним куда-нибудь далеко, где он начнет жить другой жизнью, она его полюбит? Но он сам в это не верил, видя, как она шарахается от его рук, словно они были навеки окровавлены.
Голоса умолкли вместе со смехом. Темень всколыхнулась, и из нее показалась Рута.
– Где вы пропадали? – спросил Каспер.
– Я ходила с ними к Калькбреннеру, – сказала девушка голосом, который отличался от того, каким она только что щебетала с аптекарем и Лоренцо. – Почему вы не спите?
Она прошмыгнула мимо палача так ловко, что даже не коснулась его.
– Я же не знал, что вы еще куда-нибудь завеетесь. Думал, может, выйти навстречу.
Он проводил ее печальным взглядом. Спать не хотелось. В камине еще мигали поленья. Каспер уселся с бутылкой мальвазии и попытался думать о чем-нибудь более хорошем, но хорошего было не так много. Наконец он погрузился в приятную полудрему и не заметил, как уснул, сидя у камина.
Утром Каспера ждала свежая экзекуция. Он наскоро позавтракал творогом со сметаной, заедая черным хлебом. Рута доила козу. Сарацинка хлопотала в огородике, выпалывая сорняки. Она была молода, покорна и тиха. Каспер несколько раз уже брал ее, когда Руты не было дома. Делал это просто, без выкрутасов – клал ее грудью на стол, задирал юбки и входил в горячий нежный мякиш, а она что-то лепетала ему на незнакомом языке, что-то ласковое и похотливое, нечто такое, что не требовало толкования. В конце концов, это было куда удобнее, чем ездить куда-то к черту на рога. Он не боялся, что она выдаст его Руте, ведь могла потерять работу, на которой не слишком утруждалась. Каспер обеспечил ее одеждой и едой, давал какие-то деньги. Вряд ли у кого-нибудь другого ей было бы лучше. Иногда она к нему ласкалась, как кошка, но он предпочитал держать ее на расстоянии. Когда он прошел мимо, она выпрямилась и улыбнулась. Он кивнул ей.
Каспер вернулся домой под вечер и с трепетом вошел в дом. Сарацинка сидела в углу и дремала. На столе мерцала свеча. Каспер повернул голову к полке с тарелками. Все они стояли ребром к нему, и только одна тарелка лежала плашмя. Он подошел, протянул руку и замер. Пальцы, коснувшись тарелки, почувствовали, что она еще теплая. Он перевернул ее и увидел выжженное имя. Прочитал, и сердце его забилось в бешеном темпе. Он знал этого человека, трудно сказать, насколько был на него похож. Теперь он будет смотреть на него другими глазами. И бояться, что выдаст себя взглядом. Потому что открыться своему настоящему отцу он не мог. Только не в образе палача. А как иначе? Есть ли у него другая личина? Можно только представить, какой ужас вспыхнет в глазах почтенного пана, когда он узнает, что его сын – палач. Нет, тогда им не жить в одном городе. Каспер с удивлением осознал, что и ненависть к отцу, которая теплилась в нем ранее, значительно поугасла. Он не раз думал о нем, и часто в этих размышлениях проскакивали какие-то оправдания для молодого человека, который соблазнил его мать. Ведь он мог и не знать, что она забеременела, мог ничего не знать о том, что она избавилась от его ребенка и что ее приговорили к смертной казни, так как он покинул Сянок еще до того. Почему же она его не искала? А может, и искала,
