живодеры так ту изменницу волокут по улице, пусть ее грудь пробьет огненная клешня, пусть ее мерзкое мясо собакам на жир выбросят».

Из леса донеслось уханье. Вивдя посмотрела в ту сторону и забормотала:

– Сова! Ты ухаешь в лесу, но напрасно. То, что потаскуха совершила, тайной не будет. Пусть так за ней все голосом твоим ухают, пусть ее шлюхой все называют. – Затем обратилась к хозяйке: – Сплюнь трижды и приговаривай: «Как слюна эта падает на землю, пусть так ее лицо короста облепит! Пусть ее язвы обложат! Пусть на себе червей собирает, в навозе лежит с паршивыми нищими!» У меня в ухе зазвенело. Хватит этих чар. Обидчица понесет наказание. – Вивдя выглянула в окно и кивнула: – Иди теперь, приветствуй своего гостя. Знать, припекло ему, раз в одном сапоге прибежал. Но не очень домой спеши, чтобы мы успели прибрать наше чародейство.

Женщина выбежала к воротам, а Вивдя с Рутой вынесли котел через другие двери за дом и опрокинули в траву. Старуха разбила палкой крынку, а черепки разбросала. Они вернулись в комнату. Женщина была в отчаянии – ее муж сидел в кресле, положив руки на колени, и тупо смотрел перед собой. Она что-то ему говорила, но он словно не слышал. Женщина бросилась к Вивде, не сомневаясь, что это все последствия чар, главным образом потому, что Вивдя не пустила ее сразу к воротам, а продолжала колдовать. Старуха успокоила ее, как могла, и велела принести яйцо и бокал с водой. Далее уже Рута держала этот бокал над головой мужчины, а Вивдя разбила яйцо и влила его в бокал. Мужчина сразу вздрогнул и обхватил лицо руками, а яйцо стало темнеть, аж почернело. Тут только он пришел в себя и, приговаривая: «Боже, как я устал!», поплелся к постели. Через несколько дней молодица прислала им в благодарность поросенка. Но все это время Вивдя ходила сама не своя и очень переживала, чтобы мужчина совсем не обезумел.

Рута и не заметила, как из-за изукрашенных тенями и тишиной лип появился вечер и стал развешивать клочья тумана по деревьям и кустам ивняка. Остатки дня мягкими бархатными свитками сползали в реку, только круги разбегались, словно циркулем начерченные, вынырнуло что-то из тумана, забормотало, зашелестело, плюхнулось в траву, умерло, и тишина, наконец, разлилась молоком, и потонуло в ней все живое. Со стороны города бамкнули колокола. Пора было возвращаться, пока ворота не закрыли. Но конек домчал ее вовремя, как только она вошла в ворота, за ее спиной поднялись разводные мосты, заскрипели засовы, а тяжелые, окованные железом решетки опустились. В городе Рута спешилась, и когда она шла, держа в одной руке уздечку, а в другой корзину с разным зельем, ее догнал стройный высокий паныч, одетый, как королевский паж, в обтягивающую куртку и штаны.

– Вам привет от Вивди, – прошептал он довольно игривым тоном, как бы заигрывая.

Рута вздрогнула, догадавшись, кто рядом с ней.

– Вы знаете, где она?

– Живет в Винниках. Ведет тихую спокойную жизнь добропорядочной хозяйки – куры, гуси, утки. Хотя для постоянных клиентов, таких, как я, ее сердце всегда открыто.

– Я бы хотела ее проведать.

– В любое время, только дайте знать. Я приеду за вами в бричке. А хотите – в карете, запряженной шестеркой вороных.

– Нет, я поеду когда-нибудь сама и верхом.

– А-а, понимаю. Вы же теперь пани палачиха. Вивдя просила, если вам не трудно, скопировать страницы 148 и 149 из книги «Большой Альберт». Странная просьба, если я мог бы играючи надиктовать ей эти страницы. Но она говорит, что там важна каждая запятая. Ну, слышали вы такое! Каждая запятая! Я катался со смеху. Как будто в те дремучие времена, когда писали «Альберта», существовали запятые. Но и у меня к вам есть одна просьба. Мне нужна совершенно ничтожная малость. Ну, практически ничто. А именно – сердце Головача. Точнее, нужно не мне, а доктору Калькбреннеру. При условии, что сердце не будет вырвано, а бережно вырезано вместе со всеми сосудами. Вам не трудно будет попросить вашего… э-э… ну, скажем так, спасителя? Он ведь и так приторговывает частями тел своих казненных. А Калькбреннер подарит вам чудодейственный бальзам, которого у пана аптекаря уже нет, а купить его очень сложно, даже за большие деньги.

– Так это вы сделаете услугу аптекарю, а что получит Каспер?

– О-о, он получит от Калькбреннера то, что для него является самым ценным. Он получит одно имя. Имя, о котором он мечтает. Так ему и передайте: имя.

– А если он не поверит? Да и не могу я сказать, что встречалась с, прости Господи…

– И не надо. Скажете, что встретили слугу Калькбреннера.

– Так вы с доктором заодно?

– Да, у нас общее дело.

– А что я скажу, чтобы Каспер поверил?

– Скажите, что его мать звали Гедвига Кребиль. И что у той молодички, с которой он играл в жмурки в Кросно, под левой грудью родинка в виде сердца. А у него от нее память на правом плече, которое она прокусила до крови. И еще я знаю, что5 именно передал ему аптекарь перед пытками разбойников. Думаю, этого достаточно. Ага! И желательно сердце принести еще сегодня вечером, потому что завтра оно уже будет никому не нужно. Я буду ждать вас в шинке «Под Пьяным Турком». А имя отца Каспера появится выжженным на любой тарелке, на которую укажете пальцем, завтра после полудня.

Паныч поклонился и, завернув в боковую улочку, исчез. Рута обрадовалась известию о Вивде, но не представляла, как воспримет Каспер просьбу нечистого.