различные деревца и растения, которые затем высаживал на своем подворье, а также куски корней или веток, из которых мастерил зверей, птиц или каких- то монстров. Он не любил культурные цветы, такие как розы, нарциссы или тюльпаны, ставшие модными во Львове, где их высаживали чуть ли не на каждом балконе, – он любил полевые цветы, которые не выдержат в неволе больше одного дня – маки, васильки, огоньки, колокольчики, барвинок. Цветы были как бы его пропуском в мир людей из мира злых богов, в них он вливал все свои человеческие чувства, потому что больше не с кем было делиться ими. Разве что с двумя вороными лошадьми, которые были такими же гордыми, как и он, и не проявляли к нему никаких симпатий. Таким был мир, который окружал его, и вырваться из него было нелегко.
В винодельне стоял тяжелый смрад винных испарений, настоянных на жарких днях, взболтанных и разлитых по всем углам, Каспер вытянул ноги под столом и расслабился, мысли его устремились в завтрашний день, когда будут судить ведьм. Зиморович уже рассказал ему, что магистрат дров не закупил, и их не сожгут. Казнить женщин мечом ему еще не доводилось, он не мог уяснить, с какой силой должен опускаться меч на женскую шею, если она значительно более хрупкая, чем мужская. Тут, правда, будет исключение, потому что шея старой ведьмы потребует сильного и резкого удара, а такой же сильный удар по девичьей шее может повредить меч – он, перерубив шею, непременно застрянет в колоде. Тогда уж смеху не оберешься… Он вспомнил, как Гануша забросали камнями, когда он не сумел с одного удара зарубить осужденного разбойника и вынужден был рубить еще и еще, а затем бросился на него с мизерикордией[19] и пытался проткнуть горло, но тот защищался, и их возня вызвала смех, смех и угрозы, одни кричали, чтобы оставил его в покое, потому что разбойник, которого не сумели одним махом казнить, заслужил помилование, другие кричали, чтобы палач шел свиней пасти, а поскольку судья о помиловании молчал, он продолжал бороться с живучим приговоренным, у которого кровь брызгала из шеи и изо рта, но все же он не сдавался и даже схватил зубами палача за ухо, откусил кусок и выплюнул, на радость толпе. Только тогда взбешенный палач навалился изо всех сил и ударил разбойника в самое сердце, а затем упал, задыхаясь, рядом с ним, высунув язык. Но недолго ему дали отдыхать, потому что на помост полетели кирпичи, брусчатка, палки и все, что под руку попало, палач засуетился и кинулся бежать, счастье еще, что охрана организовала для него коридор, а то могли бы его и до смерти забросать.
Раньше, когда в городе не было палача, царили довольно дикие обычаи. Зиморович показал как-то Касперу старую львовскую хронику, в которой было записано, что «когда кто-то кого-то обвинит в краже или в другом преступлении и подаст в суд, а преступление будет доказано, и суд определит наказание смертью через повешение, то в случае, если нет палача – «cum non esset lictor» – сам обвинитель экзекуцию должен осуществить». При этом ему гарантировали, что за этот поступок ни его, ни его потомков никто не имеет права упрекать. А если откажется, тогда сам будет преступником казнен. В книге прав, по которой судили во Львове, можно было встретить немало диковинок, которые, правда, никогда не применялись. Одна из них касалась поссорившихся мужчин, которые от ссоры перешли бы к драке. Итак, «если бы белоголовая между ними вмешалась, чтобы кому-то одному помочь и, не имея возможности иначе их разнять, только как того, кто брал верх, за член стыдный схватить, то право предписывает, что руку белоголовой, которая дотронулась до такого члена, должно отсечь, а если бы право милостиво дало согласие, тогда такая белоголовая может руку свою выкупить».
Самое ужасное приключение, которое пережил Каспер, произошло с чернокнижником, помещиком Белогорще – паном Нивинским, который, пригласив из Чехии алхимиков и разных проходимцев, проводил таинственные опыты, а прислуживал ему, по словам местных жителей, сам нечистый, так как не раз видели, как большой огненный змей летит по небу и влетает прямо в трубу панского дворца. Люди от него шарахались, а когда должны были везти туда дрова или продукты, то предпочитали все это сбрасывать перед самым мостом, который вел к воротам. Хмурая замковая челядь забирала привезенное и снова скрывалась за стенами.
На расстоянии дворец имел очень неприглядный вид, над ним постоянно кружили вороны и громко каркали, а по вечерам слетались летучие мыши и яростно пищали, а писк их напоминал человеческие крики.
Однажды весной пан умер. Алхимики и другие проходимцы, которые свили здесь уютное гнездышко, после смерти своего патрона быстренько улизнули. Да еще и не среди дня, а глубокой ночью, чтобы их никто не видел, только мальчишки, пасущие лошадей, заметили темные тени, которые неслись по дороге на запад.
У пана не было ни жены, ни детей, следовательно, похоронами его озаботилась челядь. Но когда слуги сунулись к местному священнику, чтобы тот отпел их помещика, батюшка принялся испуганно креститься и ни за какие деньги не соглашался на это. Тогда решили его похоронить без священника, но община Белогорще стала стеной и не пустила гроб на свое кладбище. Не помогла даже сумка золота, которую челядь перед ней высыпала. Пришлось похоронить пана в поле.
После похорон слуги, погрузив, что было ценного, на телеги, покинули замок и разъехались кто куда. Из местных жителей никто в замок не решался заглянуть. А тем временем ночью раздался громкий грохот, и наутро все увидели, что земля не приняла гроб с паном, извергла его на поверхность, а вороны сразу окружили его со всех сторон. Пришлось людям снова хоронить безбожника, но и в следующую ночь произошло то же самое, и в третью тоже. Что было делать?
Тогда послали во Львов за палачом. Каспер, заслышав, что за работу ему предлагают, руками и ногами отбивался, но тогда вмешался магистрат и приказал-таки палачу поехать в Белогорще, потому что делать было нечего. Надо было как-то этого пана наконец упокоить.
Каспер приехал со своим подмастерьем, молодым парнем, на черной телеге, на которой обычно возил тела казненных преступников. Люди привели их на поле, стали поодаль и наблюдали за тем, что они будут делать. Вороньё гневно взлетело вверх и закружилось в диком танце прямо над их головами, порой
