Они с любопытством и сочувствием смотрели на молодого канака. Некоторые останавливались и провожали его взглядом.

Кто-то из проходивших окликнул Кеуа по имени:

— Алофа[4]— ответил тот. Но шедший сзади канака полицейский, ткнул его в спину:

— Иди, иди, я тебе дам алофа! — сказал он.

Полицейские повели канака через китайский квартал. Здесь жизнь уже была в полном разгаре. Все лавки были открыты, на улице стоял неописуемый шум и толкотня и от китайских кухонь распространялся удушливый чад.

Арестованного теперь вели по застроенной двухэтажными деревянными домами улице, пестревшей длинными вертикальными вывесками, расписанными китайскими надписями.

Когда канака ввели в кабинет полицмейстера, он увидел там английского консула и доктора Брауна. Обоих канак хорошо знал в лицо.

— Тебя зовут Кеуа-Меолани-Кото? — спросил канака полицмейстер.

— Да, — отвечал канак.

— Это ты свез на берег с «Игля» в своей лодке девочку и негритянку?

— Я, — снова подтвердил канак.

— Говори всю правду, а не то я прикажу отодрать тебя бамбуками! — крикнул капитан Хикс.

— Да, я, — спокойно отвечал Кеуа, — но с ними был еще молодой человек, который и нанял меня с парохода.

— Где они? — подходя вплотную к канаку, спросил капитан.

— А я почем знаю? — пожимая плечами, спросил Кеуа.

— Не знаешь? — прохрипел полицмейстер и, размахнувшись, ударил его по лицу кулаком.

Удар был настолько силен, что Кеуа едва удержался на ногах, а из его ноздрей потекли две алые струйки крови. Канак и не думал защищаться. Он даже не заслонился рукой, когда капитан Хикс вторично на него размахнулся. Овладев собой, Кеуа гордо поднял голову. Лицо его приняло какой-то желтоватый оттенок, губы совершенно побелели, а глаза смотрели в упор на полицейского офицера.

Только густые брови канака были теперь сдвинуты.

Он молчал.

— Отвечай же, собака! — закричал капитан. — А не то я забью тебя до смерти.

— Если вы по закону имеете право, то бейте меня, но не забудьте, капитан Хикс, что я такой же американский гражданин, как и вы! — твердым голосом заявил канак.

— Смотрите, он еще рассуждает! — сказал полицмейстер. — Я тебя выучу, негодяй, что такое значит американское гражданство! Отвечай, куда ты девал отвезенных на берег ребят?

— Да разве я могу знать, куда девается каждый пассажир, которого я вожу на моей лодке? — спокойно ответил Кеуа. — Мое дело свезти их на пристань или на пароход, помочь выгрузить их багаж и получить свои деньги. Прочее меня не интересует, — добавил он.

— Кто же встречал этих пассажиров на пристани? — мягким тоном спросил доктор Браун.

— А кто их знает? — отвечал Кеуа. — Я даже багажа из лодки не выгружал. Пришли двое носильщиков и унесли вещи.

— Ты и носильщиков этих не знаешь в лицо? — спросил полицмейстер.

— Это были какие-то незнакомые мне люди, — отвечал канак.

— Приведите Сименса, — распорядился полицмейстер.

В комнату вошел небольшого роста человек с короткой бородой, в которой уже серебрилась седина.

— Вы знаете этого канака? — спросил вошедшего капитан.

— Как же не знать? — Кто же в порту не знает Кеуа-перевозчика? — отвечал тот. — У него лучшая моторная лодка на рейде, которую он сам построил. В нашем порту Кеуа считается…

Но полицмейстер его остановил.

— Об этом вас никто не спрашивает, — грубо заметил Сименсу полицмейстер.

— Так зачем же вы меня велели сюда привезти, если не хотите слушать, что я говорю? — сказал старик.

— Ну, вы лучше не рассуждайте, а отвечайте только на вопросы, — остановил его снова капитан Хикс.

— Уж не собираетесь ли вы и меня бить, как били этого канака? — ехидно улыбаясь, спросил Сименс. — Позвольте мне вас спросить, капитан, по какому праву меня привели сюда, как какого-то преступника? Я двадцать лет верой и правдой прослужил таможенным стражником в Гонолулу. Я не позволю так с собой обращаться, я буду жаловаться, — все более и более горячась, говорил Сименс.

— Можете жаловаться кому угодно, а у меня есть свидетели, что вы взяли у этих иностранцев деньги и помогли им скрыться.

— Я брал взятку от заведомых преступников? Да в своем ли вы уме, капитан! — закричал старик. — За такое оскорбление вы ответите! Я этого так не оставлю, я подам жалобу по начальству, — обиженно сказал он, вытирая кулаком навернувшиеся на глаза слезы.